Учебник по международным отношениям
ИНСТИТУТ •ОТКРЫТОЕ ОБЩЕСТВО •
Учебная литература по гуманитарным и социальным дисциплинам для высшей
школы готовится и издается при содействии Института «Открытое общество»
(Фонд Сороса) в рамках программы «Высшее образование»
Редакционный совет:
В.И. Бахмин, Я.М. Бергер, Е.Ю. Гениева, Г.Г. Дилигенский, В.Д. Шадриков
[pic]
ИНСТИТУТ
открытое общество
ЦЫГАНКОВ П.А.
МЕЖДУНАРОДНЫЕ
отношения
Рекомендовано Государственным комитетом Российской Федерации по
высшему образованию в качестве учебного пособия для студентов
высших учебных заведений, обучающихся по направлениям
«Политология», «Социология», специальностям «Политология»,
«Социология», «Международные отношения».
Москва
«Новая школа» 1996
ББК 60.56 я 73 Ц 96 УД К 316 : 327
Автор П.А. Цыганков, доктор философских наук, профессор.
Цыганков П.А.
Ц 96 Международные отношения: Учебное пособие. — М.:
Новая школа, 1996. — 320 с. ISBN 5-7301-0281-10
Главная цель пособия — обобщить и систематизировать наиболее
устоявшиеся положения и выводы, имеющиеся в мировой научной и учебно-
методической литературе о международных отношениях; помочь в
формировании первичного представления о современном уровне разработки
этой дисциплины у нас и за рубежом.
Пособие адресовано студентам и аспирантам по специальностям:
«Международные отношения», «Политология», «Социология», — а также всем
изучающим общественные науки и интересующимся проблемами международных
отношений.
ББК 60.56 я 73
ISBN 5-7301-0281-10
© Цыганков, 1996 © Издательство «Новая школа», 1996
ОГЛАВЛЕНИЕ
Предисловие........................................... <-
Глава I. Теоретические истоки и концептуальные основания
международных отношений ................................. 11
1. Международные отношения в истории
социально-политической мысли.................................... п
2. Современные теории международных отношений .......... 17
3. Французская социологическая школа....................... 32
Примечания.................................... 49
Глава II. О&ьект и предмет Международных отношений ........44
1. Понятие и критерии международных отношений............. 46
2. Мировая политика....................................
<л
3. Взаимосвязь внутренней и внешней политики.................. 55
4. Предмет Международных отношений . fit
Примечания................................... •••-
.................... о->
Глава III. Проблема метода в Международных отношениях ....74
1. Значение проблемы метода ............................... 75
2. Методы анализа ситуации ........................... 7Q
3. Экспликативные методы...................................
09
4. Прогностические методы..................................
07
5. Анализ процесса принятия решений......................... qq
Примечания............................... -••..-
..........
Глава IV. Закономерности Международных отношений......... 107
1. О характере законов в сфере международных
отношений................................
2. Содержание закономерностей международных
отношений...........................................
3. Универсальные закономерности Международных
отношений............................... j р д л
Примечания ••...—.................................
315
126
.129 .135
.139 .146
.147 .148
.150
.157 .166
.168 .171
.178 ,.189
..191 ..192
..197
.200 .207
.209
.210 .215
.220 .224
Глава V. Международная система.......................................
1. Особенности и основные направления системного подхода к анализу
международных отношений..........
2. Типы и структуры международных систем...............
3. Законы функционирования и трансформации международных систем
...................................................
Примечания..................................................................
....
Глава VI. Среда системы международных отношений.........
1. Особенности среды международных отношений ........
2. Социальная среда. Особенности современного этапа мировой
цивилизации.........................................................
3. Внесоциальная среда. Роль геополитики в науке
о международных отношениях...........................................
Примечания..................................................................
........
Глава VII. Участники международных отношений ....
1. Сущность и роль государства как участника международных
отношений......................................
2. Негосударственные участники международных отношений
..................................................................
Примечания................................................................
Глава VIII. Цели и средства участников международных
отношений...................................................................
...........
1. Цели и интересы в международных отношениях .....
2. Средства и стратегии участников международных
отношений.................................................................
........
3. Особенности силы как средства международных
акторов...................................................................
...........
Примечания.................................................................
.....
Глава IX. Проблема правового регулирования международных отношений
.................................................
1. Исторические формы и особенности регулятивной роли международного
права............................................
2. Основные принципы международного права............
3. Взаимодействие права и морали в международных отношениях
.......................................................................
Примечания..................................................................
.....
316
Глава Х. Этическое измерение международных
отношений...................................................................
..............
1. Многообразие трактовок международной морали.......
2. Основные императивы международной морали ..........
3. О действенности моральных норм в международных отношениях
..........................................................................
Примечания..................................................................
........
Глава XI. Конфликты и сотрудничество в международных отношениях
............................................................................
...
1. Основные подходы к исследованию международных
конфликтов.................................................................
..........
2. Содержание и формы международного
сотрудничества.............................................................
........
Примечания..................................................................
........
Глава XII. Международный порядок..................................
1. Понятие международного порядка............................
2. Исторические типы международного порядка.........
3. Послевоенный международный порядок..................
4. Особенности современного этапа международного
порядка....................................................................
..........
Примечания.................................................................
.....
Приложение
(тесты).............................................................
ЦЫГАНКОВ Павел Афанасьевич МЕЖДУНАРОДНЫЕ ОТНОШЕНИЯ
Учебное пособие
Редактор В. И. Михалевская Корректор Н.В. Козлова Компьютерная верстка
А.М. Быковской
Лицензия ЛР № 061967 от 28.12.92. Подписано к печати 21.10.96. Формат
60х90/16. Бумага офсетная. Гарнитура Тайме. Печать офсетная. Усл. печ. л.
20. Тираж 10000 экз. Заказ 1733.
Издательство «Новая школа» 123308, Москва, Проспект Маршала Жукова, 2
Отпечатано с готового оригинал-макета в АООТ «Ярославский
полиграфкомбинат». 150049, г. Ярославль, ул. Свободы, 97.
ПРЕДИСЛОВИЕ
Международные отношения издавна занимали существенное место в жизни
любого государства, общества и отдельного человека. Происхождение наций,
образование межгосударственных границ, формирование и изменение
политических режимов, становление различных социальных институтов,
обогащение культур, развитие искусства, науки, технического прогресса и
эффективной экономики тесно связаны с торговыми, финансовыми, культурными и
иными обменами, межгосударственными союзами, дипломатическими контактами и
иными обменами, межгосударственными союзами, дипломатическими контактами и
военными конфликтами — или, иначе говоря, с международными отношениями. Их
значение возрастает еще больше в наши дни, когда все страны вплетены в
плотную, разветвленную сеть многообразных взаимодействий, влияющих на
объемы и характер производства, виды создаваемых товаров и цены на них, на
стандарты потребления, на ценности и идеалы людей,
Окончание «холодной войны» и распад «мировой социалистической системы»,
выход на международную арену бывших советских республик в качестве
самостоятельных государств, поиски новой Россией своего места в мире,
определение ее внешнеполитических приоритетов, переформулирование
национальных интересов — все эти и многие другие обстоятельства
международной жизни оказывают непосредственное влияние на повседневное
существование людей и судьбы россиян, на настоящее и будущее нашей страны,
ее ближайшее окружение и, в известном смысле, на судьбы человечества в
целом.
В свете сказанного становится понятно, что в наши дни резко возрастает
объективная необходимость в теоретическом осмыслении международных
отношений, в анализе происходящих здесь изменений и их последствий и, не в
последнюю очередь, в рас-
ширении и углублении соответствующей тематики в общегуманитарной подготовке
студентов.
Как учебная дисциплина «Международные отношения»1 впервые появляется в
университетах США и Великобритании после Первой мировой войны, когда
возникают первые исследовательские центры и университетские кафедры. Тогда
же появляются и первые программы соответствующих учебных курсов, в которых
обобщаются и излагаются результаты нового научного направления. Новый
импульс в своем развитии Международные отношения получили после Второй
мировой войны. Лидирующие позиции США на мировой арене, убежденность
политической элиты страны в ответственности Америки за судьбы
международного порядка вызывали в ней потребность осмыслить глубинные корни
разрушительных международных конфликтов с целью их недопущения в будущем,
найти пути мирного разрешения спорных вопросов в отношениях между
государствами, повысить роль межправительственных организаций в достижении
коллективной безопасности и, конечно, надежно защитить свои национальные
интересы в условиях быстро меняющегося международного окружения. В такой
обстановке крупные средства, выделяемые на изучение международных проблем,
в сочетании с гибкой университетской системой превратили США в крупнейший
научный центр по исследованию мировой политики и международных отношений.
Благодаря работам таких ученых как Эдвард Карр, Николае Спайкмен, Рейнхольд
Нибур и особенно Ганс Морген-тау (который в 1948 г. издал свой главный труд
«Политические отношения между нациями. Борьба за власть и мир»), в
социальных науках прочно утверждается относительно самостоятельное
направление, изучающее международные реалии. Сегодня, по различным оценкам,
от 80 до 85% всей мировой литературы по Международным отношениям издается в
США2, что отчасти дает основание квалифицировать эту дисциплину как «as
American as an apple pie»3. Вместе с тем, в последнее время Международные
отношения достаточно интенсивно развиваются и в Европе, в
' Здесь и далее под «Международными отношениями» понимается соответствующая
наука и учебная дисциплина. В свою очередь, для обозначения объекта данной
науки и учебной дисциплины используется термин «международные отношения».
2 Это не означает, что все авторы публикуемых в США работ — американские
граждане. Здесь ситуация полностью соответствует тому положению, которое
существует в политической науке в целом (см. об этом: Хрусталев М.А.
Теория политики и политический анализ. Учебное пособие. М., МГИМО, 1992,
с. 3—4).
3 См. Korani B. Analyse des relations intemationales. Approches, concepts
et donees. Montreal, 1987, p. X.
частности в Англии, где эта дисциплина имеет прочные традиции, во Франции и
других странах.
В нашей стране судьба Международных отношений, как и социальных наук в
целом, была достаточно сложной. С одной стороны, учитывая потребность
государства опираться на научные подходы при планировании международно-
политических акций и принятии соответствующих решений, власть была
вынуждена создать и терпеть существование в рамках Академии наук
специализированных исследовательских центров — таких, как, например,
Институт мировой экономики и международных отношений или Институт экономики
мировой системы социализма. С другой стороны, бдительный контроль за
«идеологической чистотой» научного поиска и стремление «оградить» граждан
от «опасности проникновения буржуазного влияния» зачастую фактически
сводили этот поиск на нет. Основным жанром, в рамках которого результаты
научных исследований находили свой выход, были «аналитические записки в
инстанции», а также закрытые публикации системы институтов, существовавших
при ЦК КПСС, КГБ и т.п. Что касается Международных отношений как учебной
дисциплины, то ее преподавание велось только в полузакрытых «ведомственных»
институтах типа МГИМО.
С 90-х годов положение начинает меняться. Коренные социально-политические
изменения в стране породили настоятельный «социальный заказ» на разработку
научной базы в решении таких задач, как эффективная политическая
социализация общества, повышение уровня политической культуры и
политического участия граждан. Появляются как переводные, так и
отечественные труды по проблемам политической науки, переориентируются
многие из ранее существовавших периодических изданий по общественным
наукам, возникают новые научные и публицистические журналы
политологического профиля. Введение по-литологии в программы высших учебных
заведений стимулировало подготовку соответствующих учебников и учебных
пособий. И пусть не во всем это проходило гладко, в целом можно сказать,
что за короткий промежуток времени появляются признаки зарождения вполне
состоятельной дифференцирующейся отечественной политологической школы,
интегрирующейся в международное научное сообщество, отражающей как
достижения мировой научной мысли, так и российские политические проблемы и
задачи.
В то же время сказанное относится в большей мере к такому разделу
политологии, который изучает «внутриполитические» реалии. Что же касается
Международных отношений, то здесь сложилось несколько иное положение. В
настоящее время в стране
существует множество центров международно-политических исследований. Однако
их разобщенные усилия в большинстве своем направлены на выполнение
сиюминутных заказов и прогнозов конъюнктурного характера и, чаще всего,
далеки от разработки фундаментальных проблем Международных отношений.
Синтеза результатов подобных исследований, их теоретического обобщения не
происходит еще и потому, что в большинстве отечественных вузов, в отличие
от университетов «дальнего зарубежья», Международные отношения не стали
самостоятельным предметом изучения, что, безусловно, сужает рынок
соответствующей научной и, особенно, учебной^ литературы по Международным
отношениям. Одновременно, несмотря на требования Государственного
образовательного стандарта высшего профессионального образования по
политологии, включающего в качестве самостоятельного раздел «Мировая
политика и международные отношения», в существующей учебной литературе по
политологии Международные отношения либо «блистательно отсутствуют», либо
наличествуют чисто формально, в виде необязательного довеска, зачастую во
многом диссонирующего или же слабо корел-лирующего с основным содержанием
учебников. Существующие же попытки «вписать» Международные отношения в
общий контекст политической науки носят изолированный характер и решают
совершенно иные задачи.
В этой связи основная цель предлагаемого вниманию читателя учебного
пособия состоит в том, чтобы отчасти заполнить тот пробел, который
существует в данной области учебно-методической литературы по политической
науке. Представляя собой переработанное издание «Политической социологии
международных отношений», оно призвано способствовать решению тех же задач:
обобщению и систематизации наиболее устоявшихся положений и выводов,
имеющихся в мировой теоретической и учебно-методической литературе о
международных отношениях; ознакомлению студентов как с основными понятиями
Международных отношений, так и с наиболее известными теоретическими
направлениями этой дисциплины и их представителями; оказанию помощи в
формировании первичного представления о современном уровне разработки этой
дисциплины в нашей стране и за рубежом; освещению ее наиболее заметных
достижений и проблем. В итоге студент должен получить тот теоретический
инструментарий, используя который, он сможет самостоятельно разбираться в
сложных переплетениях взаимодействий государств и их союзов,
межправительственных и неправительственных ор
ганизаций, многообразных частных субъектов; научиться вырабатывать
обоснованное представление о потенциале участников международных отношений,
их целях, средствах, стратегиях и т.п. В свою очередь, это позволит ему
лучше понять место России в современном мире, ориентироваться в ее
национальных интересах, оценивать международно-политическую деятельность
различных институциональных и неинституциональных социальных общностей.
Вместе с тем в работу внесен ряд существенных изменений и дополнений. Они
касаются прежде всего приближения ее содержания к Государственному
образовательному стандарту по политологии. Поэтому книга адресуется всем,
изучающим политическую науку как общеобразовательную дисциплину.
Одновременно она будет полезна и студентам, специализирующимся в области
Международных отношений. В настоящее время это не только студенты МГИМО, но
и факультетов, отделений и кафедр международных отношений Санкт-
Петербургского, Казанского, Томского, Московского и ряда других
университетов.
Структурно работа построена следующим образом. Первая глава носит вводный
характер и призвана познакомить с основными парадигмами и теоретическими
школами в науке о международных отношениях. Следующие три главы дают
представление о методологических основаниях Международных отношений. В
V—VIII главах раскрываются структурные, а в IX—XI — функциональные аспекты
международных отношений. Заключительная глава посвящена рассмотрению
проблем международного порядка.
Наконец, в Приложении предлагаются тесты, охватывающие все основные темы
учебника. Они могут использоваться как студентами — для самопроверки в ходе
работы над учебником, так и преподавателями — для контроля знаний
студентов. Будучи распечатанными и розданными студентам, тесты могут быть
заполнены ими за 15—20 минут не только в процессе семинарского занятия, но,
при необходимости, и во время лекции. Имеющийся в этом отношении опыт
убеждает, что они являются эффективным методом не только контроля знаний
студентов, но и преподавания. В то же время следует подчеркнуть, что тесты
имеют по меньшей мере два существенных ограничения. Во-первых, они (за
небольшим исключением) требуют от студентов знания материалов уиебника и не
рассчитаны на выявление их эрудиции и компетентности, выходящих за эти
рамки. Во-вторых, как и при всякой формализации, ряд вопросов построен
таким образом, что оценка ответов (так же формальных) на них может быть
весьма
приблизительной1. Думается, однако, что эти ограничения, которые,
разумеется, могут рассматриваться как недостатки тестов, не являются
препятствием для их использования. Их основное преимущество состоит в том,
что уже сам процесс ответа на поставленные в них вопросы, — в ходе которого
даже слабоподготовленный студент встречается с основными понятиями
Международных отношений, с тем контекстом в котором они поставлены и т.п.,
— представляет собой самостоятельный элемент обучения, дополняющий
традиционные лекции и семинарские занятия. С другой стороны, преподаватель
может усовершенствовать предлагаемые тесты или же придумать на их основе
новые.
Автор выражает искреннюю благодарность профессору Ивану Георгиевичу
Тюлину, профессору Александру Сергеевичу Па-нарину, профессору Валерию
Ивановичу Коваленко, замечания которых помогли при доработке настоящего
издания.
' Шкалу оценок преподаватель выбирает по своему усмотрению. 10
Глава
ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ ИСТОКИ И КОНЦЕПТУАЛЬНЫЕ ОСНОВАНИЯ МЕЖДУНАРОДНЫХ ОТНОШЕНИЙ
Международные отношения — составная часть науки, включающей
дипломатическую историю, международное право, мировую экономику, военную
стратегию и множество других дисциплин, которые изучают различные аспекты
единого для них объекта. Особое значение имеет для нее «теория
международных отношений», под которой, в данном случае, мы понимаем
совокупность множественных концептуальных обобщений, представленных
полемизирующими между собой теоретическими школами и составляющих
предметное поле относительно автономной дисциплины. В этом смысле «теория
международных отношений», как подчеркивает Стэнли Хоффманн (1), является
одновременно и очень старой, и очень молодой. Уже в древние времена
политическая философия и история ставили вопросы о причинах конфликтов и
войн, о средствах и способах достижения порядка и мира между народами, о
правилах их взаимодействия и т.п., — и поэтому она является старой. Но в то
же время она является и молодой — как систематическое изучение наблюдаемых
феноменов, призванное выявить основные детерминанты, объяснить поведение,
раскрыть типичное, повторяющееся во взаимодействии международных акторов.
Такое изучение относится, главным образом, к межвоенному периоду. И лишь
после 1945 года «теория международных отношений» начинает действительно
освобождаться от «удушения» историей и от «задавленности» юридической
наукой. Фактически, в этот же период появляются и первые попытки ее
«социологизации», которые впоследствии (в конце пятидесятых — начале
шестидесятых годов) привели к ста-
11
новлению (впрочем продолжающемуся и в наши дни) социологии международных
отношений как относительно самостоятельной дисциплины.
Исходя из сказанного, осмысление теоретических источников и
концептуальных оснований Международных отношений предполагает обращение к
взглядам предшественников современной международно-политической науки,
рассмотрение наиболее влиятельных сегодня теоретических школ и направлений,
а также анализ нынешнего состояния социологии международных отношений.
1. Международные отношения в истории социально-политической мысли
Одним из первых письменных источников, содержащих глубокий анализ
отношений между суверенными политическими единицами, стала написанная более
двух тысяч лет назад Фуки-дидом (471—401 до н.э.) «История Пелопонесской
войны в восьми книгах». Многие положения и выводы древнегреческого историка
не утратили своего значения до наших дней", подтвердив тем самъш его слова
о том, что составленный им труд — «не столько предмет состязания для
временных слушателей, сколько достояние на веки» (2). Задавшись вопросом о
причинах многолетней и изнурительной войны между афинянами и
лакедемонянами, историк обращает внимание на то, что это были наиболее
могущественные и процветающие народы, каждый из которых главенствовал над
своими союзниками. При этом он подчеркивал, что «...со времени мидийских
войн и до последней они не переставали то мириться, то воевать между собою
или с отпадавшими союзниками, причем совершенствовались в военном деле,
изощрялись среди опасностей и становились искуснее» (см.: там же, с. 18).
Поскольку оба могущественных государства превратились в своего рода
империи, постольку усиление одного из них как бы обрекало их на продолжение
этого пути, подталкивая к стремлению подчинить себе все свое окружение, с
тем, чтобы поддержать свой престиж и влияние. В свою очередь, другая
«империя», так же как и менее крупные города-государства, испытывая
растущие страх и беспокойство перед таким усилением, принимает меры к
укреплению своей обороны, втягиваясь тем самым в конфликтный цикл, который
в конечном итоге неизбежно выливается в войну. Вот почему фукидид с самого
начала отде-
12
ляет причины Пелопонесской войны от многообразных поводов к ней: «Причина
самая действительная, хотя на словах наиболее сокрытая, состоит по моему
мнению, в том, что афиняне своим усилением внушали страх лакедемонянам и
тем привели их к войне» (см.: там же, с. 24).
Фукидид говорит не только о господстве силы в отношениях между
суверенными политическими единицами. В его работе можно найти упоминание и
об интересах государства, а также о приоритетности этих интересов над
интересами отдельной личности (см.: там же, с. 91; T.II, 60). Тем самым он
стал, в известном смысле, родоначальником одного из наиболее влиятельных
направлений в более поздних представлениях и в современной науке о
международных отношениях.
В дальнейшем это направление, получившее название классического или
традиционного, было представлено во взглядах Ни-колло Макиавелли
(1469—1527), Томаса Гоббса (1588—1679), Эме-рика де Ваттеля (1714—1767) и
других мыслителей, приобретя наиболее законченную форму в работе немецкого
генерала Карла фон Клаузевица (1780—1831).
Так, Т. Гоббс исходит из того, что человек по своей природе — существо
эгоистическое. В нем скрыто непреходящее желание власти. Поскольку же люди
от природы не равны в своих способностях, постольку их соперничество,
взаимное недоверие, стремление к обладанию материальными благами, престижем
или славой ведут к постоянной «войне всех против всех и каждого против
каждого», которая представляет собой естественное состояние человеческих
взаимоотношений. Для того, чтобы избежать взаимного истребления в этой
войне, люди приходят к необходимости заключения общественного договора,
результатом которого становится государство—Левиафан. Это происходит путем
добровольной передачи людьми государству своих прав и свобод в обмен на
гарантии общественного порядка, мира и безопасности. Однако, если отношения
между отдельными людьми вводятся, таким образом, в русло, пусть
искусственного и относительного, но все же гражданского состояния, то
отношения между государствами продолжают пребывать в естественном
состоянии. Будучи независимыми, государства не связаны никакими
ограничениями. Каждому из них принадлежит то, что оно в состоянии
захватить, и до тех пор, пока оно способно удерживать захваченное.
Единственным «регулятором» межгосударственных отношений является, таким
образом, сила, а сами участники этих отношений находятся в положении
гладиаторов, держащих наготове оружие и настороженно следящих за поведением
друг друга.
13
Разновидностью этой парадигмы является и теория политического равновесия,
которой придерживались, например, голландский мыслитель Барух Спиноза
(1632—1677), английский философ Дэвид Юм (1711—1776), а также уже
упоминавшийся выше швейцарский юрист Эмерикде Ваттель. Так, взгляд де
Ваттеля на существо межгосударственных отношений не столь мрачен, как
взгляд Гоббса. Мир изменился, считает он, и, по крайней мере, «Европа
представляет собой политическую систему, некоторое целое, в котором все
связано с отношениями и различными интересами наций, живущих в этой части
света. Она не является, как некогда была, беспорядочным нагромождением
отдельных частиц, каждая из которых считала себя мало заинтересованной в
судьбе других и редко заботилась о том, что не касалось ее
непосредственно». Постоянное внимание суверенов ко всему, что происходит в
Европе, постоянное пребывание посольств, постоянные переговоры способствуют
формированию у независимых европейских государств, наряду с национальными,
еще и общих интересов — интересов поддержания в ней порядка и свободы.
«Именно это, — подчеркивает де Ваттель, — породило знаменитую идею
политического равновесия, равновесия власти. Под этим понимают такой
порядок вещей, при котором ни одна держава не в состоянии абсолютно
преобладать над другими и устанавливать для них законы» (3).
В то же время Э. де Ватгель, в полном соответствии с классической
традицией, считал, что интересы частных лиц вторичны по сравнению с
интересами нации (государства). В свою очередь, «если речь вдет о спасении
государства, то нельзя быть излишне предусмотрительным», когда есть
основания считать, что усиление соседнего государства угрожает безопасности
вашего. «Если так легко верят в угрозу опасности, то виноват в этом сосед,
показывающий разные признаки своих честолюбивых намерений» (см.: там же, с.
448). Это означает, что превентивная война против опасно возвышающегося
соседа законна и справедлива. Но как быть, если силы этого соседа намного
превосходят силы других государств? В этом случае, отвечает де Ваттель,
«проще, удобнее и правильнее прибегать к ...образованию коалиций, которые
могли бы противостоять самому могущественному государству и препятствовать
ему диктовать свою волю. Так поступают в настоящее время суверены Европы.
Они присоединяются к слабейшей из двух главных держав, которые являются
естественными соперницами, предназначенными сдерживать друг друга, в
качестве довесков на менее нагруженную чашу весов, чтобы удержать ее в
равновесии с другой чашей» (см.: там же, с. 451).
14
Параллельно с традиционным развивается и другое направление,
возникновение которого в Европе связывают с философией стоиков, развитием
христианства, взглядами испанского теолога доминиканца Франциско де
Витториа (1480—1546), голландского юриста Гуго Греция (1583—1645),
представителя немецкой классической философии Иммануила Канта (1724—1804) и
др. мыслителей. В его основе лежит идея о моральном и политическом единстве
человеческого рода, а также о неотъемлемых, естественных правах человека. В
различные эпохи во взглядах разных мыслителей эта идея принимала
неодинаковые формы.
Так, в трактовке Ф. Виттории (4) приоритет в отношениях человека с
государством принадлежит человеку, государство же — не более, чем простая
необходимость, облегчающая проблему выживания человека. С другой стороны,
единство человеческого рода делает, в конечном счете, вторичным и
искусственным любое разделение его на отдельные государства. Поэтому
нормальным, естественным правом человека является его право на свободное
передвижение. Иначе говоря, естественные права человека Виттория ставит
выше прерогатив государства, предвосхищая и даже опережая современную
либерально-демократическую трактовку данного вопроса.
Рассматриваемое направление всегда сопровождала убежденность в
возможности достижения вечного мира между людьми — либо путем правового и
морального регулирования международных отношений, либо иными путями,
связанными с самореализацией исторической необходимости. По Канту,
например, подобно тому, как основанные на противоречиях и корысти отношения
между отдельными людьми в конечном счете неизбежно приведут к установлению
правового общества, так и отношения между государствами должны смениться в
будущем состоянием вечного, гармонически регулируемого мира (5). Поскольку
же представители этого направления аппелируют не столько к сущему, сколько
к должному, и, кроме того, опираются на соответствующие философские идеи,
постольку за ним закрепилось название идеалистического.
Возникновение в середине XIX в. марксизма возвестило о появлении еще
одной парадигмы во взглядах на международные отношения, которая не сводится
ни к традиционному, ни к идеалистическому направлению. Согласно К. Марксу,
всемирная история начинается с капитализмом, ибо основой капиталистического
способа производства является крупная промышленность, создающая единый
мировой рынок, развитие средств связи и тран-
15
спорта. Буржуазия путем эксплуатации мирового рынка превращает производство
и потребление всех стран в космополитическое и становится господствующим
классом не только в отдельных капиталистических государствах, но и в
масштабах всего мира. В свою очередь, «в той же самой степени, в какой
развивается буржуазия, т.е. капитал, развивается и пролетариат» (6).
Международные отношения в экономическом плане становятся отношениями
эксплуатации. В плане же политическом они становятся отношениями господства
и подчинения и, как следствие — отношениями классовой борьбы и революций.
Тем самым национальный суверенитет, государственные интересы вторичны, ибо
объективные законы способствуют становлению всемирного общества, в котором
господствует капиталистическая экономика и движущей силой которого является
классовая борьба и всемирно-историческая миссия пролетариата. «Национальная
обособленность и противоположность народов, — писали К. Маркс и Ф. Энгельс,
— все более и более исчезают уже с развитием буржуазии, со свободой
торговли, всемирным рынком, с единообразием промышленного производства и
соответствующих ему условий жизни» (см.: там же, с. 444).
В свою очередь, В.И. Ленин подчеркивал, что капитализм, вступив в
государственно-монополистическую стадию своего развития, трансформировался
в империализм. В работе «Империализм как высшая стадия капитализма» (7) он
пишет, что с завершением эпохи политического раздела мира между
империалистическими государствами на передний план выступает проблема его
экономического раздела между монополиями. Монополии сталкиваются с
постоянно обостряющейся проблемой рынков и необходимостью экспорта капитала
в менее развитые страны с более высокой нормой прибыли. Поскольку же они
сталкиваются при этом в жестокой конкуренции друг с другом, постольку
указанная необходимость становится источником мировых политических
кризисов, войн и революций.
Рассмотренные основные теоретические парадигмы в науке о международных
отношениях — классическая, идеалистическая и марксистская — в целом
остаются актуальными и сегодня. В то же время следует отметить, что
конституирование указанной науки в относительно самостоятельную область
знания повлекло за собой и значительное увеличение многообразия
теоретических подходов и методов изучения, исследовательских школ и
концептуальных направлений. Остановимся на них несколько подробнее.
16
2. Современные теории международных отношений
Указанное выше многообразие намного осложнило и проблему классификации
современных теорий международных отношений, которая сама по себе становится
проблемой научного исследования.
Существует множество классификаций современных течений в науке о
международных отношениях, что объясняется различиями в критериях, которые
используются теми или иными авторами.
Так, одни из них исходят из географических критериев, выделяя англо-
саксонские концепции, советское и китайское понимание международных
отношений, а также подход к их изучению авторов, представляющих «третий
мир» (8).
Другие строят свою типологию на основе степени общности рассматриваемых
теорий, различая, например, глобальные экспли-кативные теории (такие, как
политический реализм и философия истории) и частные гипотезы и методы (к
которым относят бихевиористскую школу) (9). В рамках подобной типологии
швейцарский автор Филипп Брайар относит к общим теориям политический
реализм, историческую социологию и марксистско-ленинс-кую концепцию
международных отношений. Что касается частных теорий, то среди них
называются: теория международных акторов (Багат Корани); теория
взаимодействий в рамках международных систем (Джордж Модельски, Самир Амин;
Карл Кайзер); теории стратегии, конфликтов и исследования мира (Люсь-ен
Пуарье, Дэвид Сингер, Йохан Галтуиг); теории интеграции (Амитаи Этциони;
Карл Дойч); теории международной организации (Инис Клод; Жан Сиотис; Эрнст
Хаас) (10).
Третьи считают, что главной линией водораздела является метод,
используемый теми или иными исследователями, и, с этой точки зрения,
основное внимание уделяют полемике между представителями традиционного и
«научного» подходов к анализу международных отношений (11,12).
Четвертые основываются на выделении центральных проблем, характерных для
той или иной теории, выделяя магистральные и переломные линии в развитии
науки (13).
Наконец, пятые опираются на комплексные критерии. Так, канадский ученый
Багат Корани выстраивает типологию теорий международных отношений на основе
используемых ими методов («классические» и «модернистские») и
концептуального видения мира («либерально-плюралистическое» и «материалисти-
17
ческо-структуралистское»). В итоге он выделяет такие направления как
политический реализм (Г. Моргентау; Р. Арон; X. Бал), бихевиоризм (Д.
Сингер; М. Каплан), классический марксизм (К. Маркс; Ф. Энгельс; В.И.
Ленин) и неомарксизм (или школа «зависимости»: И. Валлерстейн; С. Амин; А.
Франк; Ф. Кардозо) (14). Подобным же образом Даниель Коляр останавливает
внимание на классической теории «естественного состояния» (т.е.
политическом реализме); теории «международного сообщества» (или
политическом идеализме); марксистском идеологическом течении и его
многочисленных интерпретациях; доктринальном англо-саксонском течении, а
также на французской школе международных отношений (15). Марсель Мерль
считает, что основные направления в современной науке о международных
отношениях представлены традиционалистами — наследниками классической школы
(Ганс Моргентау; Стэнли Хоффманн; Генри Киссинджер); англо-саксонскими
социологическими концепциями бихевиоризма и функционализма (Роберт Кокс;
Дэвид Сингер;
Мортон Каплан; Дэвид Истон); марксистским и неомарксистскими (Пол Баран;
Пол Суизи; Самир Амин) течениями (16).
Примеры различных классификаций современных теорий международных
отношений можно было бы продолжать. Важно однако отметить по крайней мере
три существенных обстоятельства. Во-первых, любая из таких классификаций
носит условный характер и не в состоянии исчерпать многообразия
теоретических взглядов и методологических подходов к анализу международных
отношений1. Во-вторых, указанное многообразие не означает, что современным
теориям удалось преодолеть свое «кровное родство» с рассмотренными выше
тремя основными парадигмами. Наконец, в-третьих, вопреки все еще
встречающемуся и сегодня противоположному мнению, есть все основания
говорить о наметившемся синтезе, взаимообогащении, взаимном «компромиссе»
между непримиримыми ранее направлениями.
Исходя из сказанного, ограничимся кратким рассмотрением таких направлений
(и их разновидностей), как политический идеализм, политический реализм,
модернизм, транснационализм и неомарксизм.
' Впрочем, они и не ставят перед собой подобную цель. Их цель в другом —
осмысление состояния и теоретического уровня, достигнутого наукой о
международных отношениях, путем обобщения имеющихся концептуальных подходов
и сопоставления их с тем, что было сделано ранее.
18
Наследие Фукидвда, Макиавелли, Гоббса, де Ватгеля и Клаузевица, с одной
стороны, Витория, Греция, Канта, — с другой, нашло свое непосредственное
отражение в той крупной научной дискуссии, которая возникла в США в период
между двумя ми-Лрвыми войнами, дискуссии между реалистами и идеалистами.
|ИгИдеализм в современной науке о международных отношени-уУ имеет и более
близкие идейно-теоретические истоки, в качес-'тве которых выступают
утопический социализм, либерализм и пацифизм XIX в. Его основная посылка —
убеждение в необходимости и возможности покончить с мировыми войнами и
вооруженными конфликтами между государствами путем правового регулирования
и демократизации международных отношений, распространения на них норм
нравственности и справедливости. Согласно данному направлению, мировое
сообщество демократических государств, при поддержке и давлении со стороны
общественного мнения, вполне способно улаживать возникающие между его
членами конфликты мирным путем, методами правового регулирования,
увеличения числа и роли международных организаций, способствующих
расширению взаимовыгодного сотрудничества и обмена. Одна из его
приоритетных тем — это создание системы коллективной безопасности на основе
добровольного разоружения и взаимного отказа от войны как инструмента
международной политики. В политической практике идеализм нашел свое
воплощение в разработанной после первой мировой войны американским
президентом Вудро Вильсоном программы создания Лиги Наций (17), в Пакте
Бриана-Келлога (1928 г.), предусматривающем отказ от применения силы в
межгосударственных отношениях, а также в доктрине Стаймсона (1932 г.), по
которой США отказываются от дипломатического признания любого изменения,
если оно достигнуто при помощи силы. В послевоенные годы идеалистическая
традиция нашла определенное воплощение в деятельности таких американских
политиков как госсекретарь Джон Ф. Даллес и госсекретарь Збигнев Бже-
зинский (представляющий, впрочем, не только политическую, но и
академическую элиту своей страны), президент Джимми Картер (1976—1980) и
президент Джордж Буш (1988—1992). В научной литературе она была
представлена, в частности, книгой таких американских авторов как Р. Кларк и
Л.Б. Сон «Достижение мира через мировое право». В книге предложен проект
поэтапно-
' Иногда это направление квалифицируется как утопизм (см., например:
СаггЕ.Н. The Twenty Years of Crisis, 1919-1939. London. 1956.
19
го разоружения и создания системы коллективной безопасности для всего мира
за период 1960—1980 гг. Основным инструментом преодоления войн и достижения
вечного мира между народами должно стать мировое правительство, руководимое
ООН и действующее на основе детально разработанной мировой конституции
(18). Сходные идеи высказываются в ряде работ европейских авторов (19).
Идея мирового правительства высказывалась и в папских энцикликах: Иоанна
XXIII — «Pacem in terns» or 16.04.63, Павла VI — «Populorum progressio» от
26.03.67, а также Иоанна-Павла II — от 2.12.80, который и сегодня выступает
за создание «политической власти, наделенной универсальной компетенцией».
Таким образом, идеалистическая парадигма, сопровождавшая историю
международных отношений на протяжении веков, сохраняет определенное влияние
на умы и в наши дни. Более того, можно сказать, что в последние годы ее
влияние на некоторые аспекты теоретического анализа и прогнозирования в
области международных отношений даже возросло, став основой практических
шагов, предпринимаемых мировым сообществом по демократизации и гуманизации
этих отношений, а также попыток формирования нового, сознательно
регулируемого мирового порядка, отвечающего общим интересам всего
человечества.
В то же время следует отметить, что идеализм в течение длительного
времени (а в некотором отношении — и по сей день1) считался утратившим
всякое влияние и уж во всяком случае — безнадежно отставшим от требований
современности. И действительно, лежащий в его основе нормативистский подход
оказался глубоко подорванным вследствие нарастания напряженности в Европе
30-х годов, агрессивной политики фашизма и краха Лиги Наций, развязывания
мирового конфликта 1939—1945 гг. и «холодной войны» в последующие годы.
Результатом стало возрождение на американской почве европейской
классической традиции с присущим ей выдвижением на передний план в анализе
международных отношений таких понятий, как «сила» и «баланс сил»,
«национальный интерес» и «конфликт».
Политический реализм не только подверг идеализм сокрушительной критике, —
указав, в частности, на то обстоятельство, что идеалистические иллюзии
государственных деятелей того вре-
' В большинстве изданных на Западе учебников по международным отношениям
идеализм как самостоятельное теоретическое направление либо не
рассматривается, либо служит не более, чем "критическим фоном" при анализе
политического реализма и других теоретических направлений.
20
мени в немалой степени способствовали развязыванию второй мировой войны, —
но и предложил достаточно стройную теорию. Ее наиболее известные
представители — Рейнхольд Нибур, Фредерик Шуман, Джордж Кеннан, Джордж
Шварценбергер, Кеннет Томпсон, Генри Киссинджер, Эдвард Карр, Арнольд Уол-
ферс и др. — надолго определили пути науки о международных отношениях.
Бесспорными лидерами этого направления стали Ганс Моргентау и Реймон Арон.
1 Работа Г. Моргентау «Политические отношения между наци-\я]Ми. Борьба
за власть», первое издание которой увидело свет в •|48 году, стала своего
рода «библией» для многих поколений (Д||аентов-политологов как в самих США,
так и в других странах ''JSffaaa. С точки зрения Г. Моргентау международные
отношения / ппЬдставляют собой арену острого противоборства государств. В
остюве всей международной деятельности последних лежит их стремление к
увеличению своей власти, или силы (power) и уменьшению власти других. При
этом термин «власть» понимается в самом широком смысле: как военная и
экономическая мощь государства, гарантия его наибольшей безопасности и
процветания, славы и престижа, возможности для распространения его
идеологических установок и духовных ценностей. Два основных пути, на
которых государство обеспечивает себе власть, и одновременно два
взаимодополняющих аспекта его внешней политики — это военная стратегия и
дипломатия. Первая из них трактуется в духе Клаузевица: как продолжение
политики насильственными средствами. Дипломатия же, напротив, есть мирная
борьба за власть. В современную эпоху, говорит Г. Моргентау, государства
выражают свою потребность во власти в терминах «национального интереса».
Результатом стремления каждого из государств к максимальному удовлетворению
своих национальных интересов является установление на мировой арене
определенного равновесия (баланса) власти (силы), которое является
единственным реалистическим способом обеспечить и сохранить мир.
Собственно, состояние мира — это и есть состояние равновесия сил между
государствами.
Согласно Моргентау, есть два фактора, которые способны удерживать
стремления государств к власти в каких-то рамках — это международное право
и мораль. Однако слишком доверяться им в стремлении обеспечить мир между
государствами — означало бы впадать в непростительные иллюзии
идеалистической школы. Проблема войны и мира не имеет никаких шансов на
решение при помощи механизмов коллективной безопасности или по-
21
средством ООН. Утопичны и проекты гармонизации национальных интересов путем
создания мирового сообщества или же мирового государства. Единственный
путь, позволяющий надеяться избежать мировой ядерной войны — обновление
дипломатии.
В своей концепции Г. Моргентау исходит из шести принципов политического
реализма, которые он обосновывает уже в самом начале своей книги (20). В
кратком изложении они выглядят следующим образом.
1. Политика, как и общество в целом, управляется объективными законами,
корни которых находятся в вечной и неизменной человеческой природе. Поэтому
существует возможность создания рациональной теории, которая в состоянии
отражать эти законы — хотя лишь относительно и частично. Такая теория
позволяет отделять объективную истину в международной полигике от
субъективных суждений о ней.
2. Главный показатель политического реализма — «понятие интереса,
выраженного в терминах власти». Оно обеспечивает связь между разумом,
стремящимся понять международную полигику, и фактами, подлежащими познанию.
Оно позволяет понять политику как самостоятельную сферу человеческой
жизнедеятельности, не сводимую к этической, эстетической, экономической или
религиозной сферам. Тем самым указанное понятие позволяет избежать двух
ошибок. Во-первых, суждения об интересе политического деятеля на основе
мотивов, а не на основе его поведения. И, во-вторых, выведения интереса
политического деятеля из его идеологических или моральных предпочтений, а
не из его «официальных обязанностей».
Политический реализм включает не только теоретический, но и нормативный
элемент: он настаивает на необходимости рациональной политики. Рациональная
полигика — это правильная политика, ибо она минимизирует риски и
максимизирует выгоды. В то же время рациональность политики зависит и от ее
моральных и практических целей.
3. Содержание понятия «интерес, выраженный в терминах власти» не является
неизменным. Оно зависит от того политического и культурного контекста, в
котором происходит формирование международной политики государства. Это
относится и к понятиям «сила» (power) и «политическое равновесие», а также
к такому исходному понятию, обозначающему главное действующее лицо
международной политики, как «государство-нация».
Политический реализм отличается от всех других теоретических школ прежде
всего в коренном вопросе о том, как изменить
22
современный мир. Он убежден в том, что такое изменение может быть
осуществлено только при помощи умелого использования объективных законов,
которые действовали в прошлом и будут действовать в будущем, а не путем
подчинения политической реальности некоему абстрактному идеалу, который
отказывается признавать такие законы.
4. Политический реализм признает моральное значение политического
действия. Но одновременно он осознает и существование неизбежного
противоречия между моральным императивом и требованиями успешного
политического действия. Главные моральные требования не могут быть
применены к деятельности государства как абстрактные и универсальные нормы.
Они должны рассматриваться в конкретных обстоятельствах места и времени.
Государство не может сказать: «Пусть мир погибнет, но справедливость должна
восторжествовать!». Оно не может позволить себе самоубийство. Поэтому
высшая моральная добродетель в международной политике — это умеренность и
осторожность.
5. Политический реализм отказывается отождествлять моральные стремления
какой-либо нации с универсальными моральными нормами. Одно дело — знать,
что нации подчиняются моральному закону в своей политике, и совсем другое —
претендовать на знание того, что хорошо и что плохо в международных
отношениях.
6. Теория политического реализма исходит из плюралистической концепции
природы человека. Реальный человек — это и «экономический человек», и
«моральный человек», и «религиозный человек» и т. д. Только «политический
человек» подобен животному, ибо у него нет «моральных тормозов». Только «мо-
ральныйчеловек» — глупец, т.к. он лишен осторожности. Только
*PeJЭДi^^fe^йLчeлoвeкoм'> может быть лишь святой, поскольку у
него^й^Ынв^^еланий.
^Тризнжвая это, политический реализм отстаивает относительную
автономность указанных аспектов и настаивает на том, что познание каждого
из них требует абстрагирования от других и происходит в собственных
терминах.
Как мы увидим из дальнейшего изложения, не все из вышеприведенных
принципов, сформулированных основателем теории политического реализма Г.
Моргентау, безоговорочно разделяются другими приверженцами — и, тем более,
противниками— данного направления. В то же время его концептуальная
стройность, стремление опираться на объективные законы общественного
развития, стремление к беспристрастному и строгому ана-
23
лизу международной действительности, отличающейся от абстрактных идеалов и
основанных на них бесплодных и опасных иллюзиях, — все это способствовало
расширению влияния и авторитета политического реализма как в академической
среде, так и в кругах государственных деятелей различных стран.
Однако и политический реализм не стал безраздельно господствующей
парадигмой в науке о международных отношениях. Превращению его в
центральное звено, цементирующее начало некоей единой теории с самого
начала мешали его серьезные недостатки.
Дело в том, что, исходя из понимания международных отношений как
«естественного состояния» силового противоборства за обладание властью,
политический реализм, по существу, сводит эти отношения к
межгосударственным, что значительно обедняет их понимание. Более того,
внутренняя и внешняя политика государства в трактовке политических
реалистов выглядят как не связанные друг с другом, а сами государства — как
своего рода взаимозаменяемые механические тела, с идентичной реакцией на
внешние воздействия. Разница лишь в том, что одни государства являются
сильными, а другие — слабыми. Недаром один из влиятельных приверженцев
политического реализма А. Уолферс строил картину международных отношений,
сравнивая взаимодействие государств на мировой арене со столкновением шаров
на бил-лиардном столе (21). Абсолютизация роли силы и недооценка значения
других факторов, — например таких, как духовные ценности, социокультурные
реальности и т.п., — значительно обедняет анализ международных отношений,
снижает степень его достоверности. Это тем более верно, что содержание
таких ключевых для теории политического реализма понятий, как «сила» и
«национальный интерес», остается в ней достаточно расплывчатым, давая повод
для дискуссий и многозначного толкования. Наконец, в своем стремлении
опираться на вечные и неизменные объективные законы международного
взаимодействия политический реализм стал, по сути дела, заложником
собственного подхода. Им не были учтены весьма важные тенденции и уже
произошедшие изменения, которые все в большей степени определяют характер
современных международных отношений от тех, которые господствовали на
международной арене вплоть до начала XX века. Одновременно было упущено еще
одно обстоятельство: то, что указанные изменения требуют применения, наряду
с традиционными, и новых методов и средств научного анализа международных
отношений. Все это вызвало критику в ад-
24
рее политического реализма со стороны приверженцев иных под-хов, и, прежде
всего, со стороны представителей так называемого модернистского направления
и многообразных теорий взаимозависимости и интеграции. Не будет
преувеличением сказать, что эта полемика, фактически сопровождавшая теорию
политического реализма с ее первых шагов, способствовала все большему
осознанию необходимости дополнить политический анализ международных реалий
социологическим.
Представители ^модернизма*, или «научного» направления в анализе
международных отношений, чаще всего не затрагивая исходные постулаты
политического реализма, подвергали резкой критике его приверженность
традиционным методам, основанным, главным образом, на интуиции и
теоретической интерпретации. Полемика между «модернистами» и
«традиционалистами» достигает особого накала, начиная с 60-х гг., получив в
научной литературе название «нового большого спора» (см., например: 12 и
22). Источником этого спора стало настойчивое стремление ряда
исследователей нового поколения (Куинси Райт, Мортон Кап-лан, Карл Дойч,
Дэвид Сингер, Калеви Холсти, Эрнст Хаас и мн. др.) преодолеть недостатки
классического подхода и придать изучению международных отношений подлинно
научный статус. Отсюда повышенное внимание к использованию средств
математики, формализации, к моделированию, сбору и обработке данных, к
эмпирической верификации результатов, а также других исследовательских
процедур, заимствованных из точных дисциплин и противопоставляемых
традиционным методам, основанным на интуиции исследователя, суждениях по
аналогии и т.п. Такой подход, возникший в США, коснулся исследований не
только международных отношений, но и других сфер социальной
действительности, явившись выражением проникновения в общественные науки
более широкой тенденции позитивизма, возникшей на европейской почве еще в
XIX в.
Действительно, еще Сеи-Симон и О. Конт предприняли попытку применить к
изучению социальных феноменов строгие научные методы. Наличие солидной
эмпирической традиции, методик, уже апробированных в таких дисциплинах как
социология или психология, соответствующей технической базы, дающей
исследователям новые средства анализа, побудило американских ученых,
начиная с К. Райта, к стремлению использовать весь этот багаж при изучении
международных отношений. Подобное стремление сопровождалось отказом от
априорных суждений относительно влияния тех или иных факторов на характер
меж-
25
дународных отношений, отрицанием как любых «метафизических предрассудков»,
так и выводов, основывающихся, подобно марксизму, на детерминистских
гипотезах. Однако, как подчеркивает М. Мерль (см.: 16, р. 91—92), такой
подход не означает, что можно обойтись без глобальной объяснительной
гипотезы. Исследование же природных явлений выработало две противоположных
модели, между которыми колеблются и специалисты в области социальных наук.
С одной стороны, это учение Ч. Дарвина о безжалостной борьбе видов и законе
естественного отбора и его марксистская интерпретация. С другой —
органическая философия Г. Спенсера, в основу которой положена концепция
постоянства и стабильности биологических и социальных явлений. Позитивизм в
США пошел по второму пути — пути уподобления общества живому организму,
жизнь которого основана на дифференциации и координации его различных
функций. С этой точки зрения, изучение международных отношений, как и
любого иного вида общественных отношений, должно начинаться с анализа
функций, выполняемых их участниками, с переходом затем к исследованию
взаимодействий между их носителями и, наконец, — к проблемам, связанным с
адаптацией социального организма к своему окружению. В наследии
органицизма, считает М. Мерль, можно выделить два течения. Одно из них
уделяет главное внимание изучению поведения действующих лиц, другое —
артикуляции различных типов такого поведения. Соответственно, первое дало
начало бихевиоризму, а второе — функционализму и системному подходу в науке
о международных отношениях (см.: там же, р. 93).
Явившись реакцией на недостатки традиционных методов изучения
международных отношений, применяемых в теории политического реализма,
модернизм не стал сколь-либо однородным течением — ни в теоретическом, ни в
методологическом плане. Общим для него является, главным образом,
приверженность междисциплинарному подходу, стремление к применению строгих
научных методов и процедур, к увеличению числа поддающихся проверке
эмпирических данных. Его недостатки состоят в фактическом отрицании
специфики международных отношений, фрагментарности конкретных
исследовательских объектов, обусловливающей фактическое отсутствие
целостной картины международных отношений, в неспособности избежать
субъективизма. Тем не менее многие исследования приверженцев модернистского
направления оказались весьма плодотворными, обогатив науку не только новыми
методиками, но и весьма значи-
26
мыми выводами, сделанными на их основе. Важно отметить и то обстоятельство,
что они открыли перспективу микросоциологической парадигмы в изучении
международных отношений.
Если полемика между приверженцами модернизма и политического реализма
касалась, главным образом, методов исследования международных отношений, то
представители транснационализма (Роберт О. Коохейн, Джозеф Най), теорий
интеграции (Дэвид Митрани) и взаимозависимости (Эрнст Хаас, Дэвид Мо-урс)
подвергли критике сами концептуальные основы классической школы. В центре
нового «большого спора», разгоревшегося в конце 60-х — начале 70-х гг.,
оказалась роль государства как участника международных отношений, значение
национального интереса и силы для понимания сути происходящего на мировой
арене.
Сторонники различных теоретических течений, которые могут быть условно
названы «транснационалистами», выдвинули общую идею, согласно которой
политический реализм и свойственная ему этатистская парадигма не
соответствуют характеру и основным тенденциям международных отношений и
потому должны быть отброшены. Международные отношения выходят далеко за
рамки межгосударственных взаимодействий, основанных на национальных
интересах и силовом противоборстве. Государство, как международный актор,
лишается своей монополии. Помимо государств, в международных отношениях
принимают участие индивиды, предприятия, организации, другие
негосударственные объединения. Многообразие участников, видов (культурное и
научное сотрудничество, экономические обмены и т.п.) и «каналов»
(партнерские связи между университетами, религиозными организациями,
землячествами и ассоциациями и т.п.) взаимодействия между ними, вытесняют
государство из центра международного общения, способствуют трансформации
такого общения из «интернационального» (т.е. межгосударственного, если
вспомнить этимологическое значение этого термина) в «транснациональное*
(т.е. осуществляющееся помимо и без участия государств). «Неприятие
преобладающего межправительственного подхода и стремление выйти за рамки
межгосударственных взаимодействий привело нас к размышлениям в терминах
транснациональных отношений», — пишут в предисловии к своей книге
«Транснациональные отношения и мировая политика» американские ученые Дж.
Най и Р. Коохейи.
Революционные изменения в технологии средств связи и транспорта,
трансформация ситуации на мировых рынках, рост числа
27
и значения транснациональных корпораций стимулировали возникновение новых
тенденций на мировой арене. Преобладающими среди них становятся:
опережающий рост мировой торговли по сравнению с мировым производством,
проникновение процессов модернизации, урбанизации и развития средств
коммуникации в развивающиеся страны, усиление международной роли малых
государств и частных субъектов, наконец, сокращение возможностей великих
держав контролировать состояние окружающей среды. Обобщающим последствием и
выражением всех этих процессов является возрастание взаимозависимости мира
и относительное уменьшение роли силы в международных отношениях (23).
Сторонники транснационализма1 часто склонны рассматривать сферу
транснациональных отношений как своего рода международное общество, к
анализу которого применимы те же методы, которые позволяют понять и
объяснить процессы, происходящие в любом общественном организме. Таким
образом, по существу, речь идет о макросоциологической парадигме в подходе
к изучению международных отношений.
Транснационализм способствовал осознанию ряда новых явлений в
международных отношениях, поэтому многие положения этого течения продолжают
развиваться его сторонниками и в 90-е гг. (24). Вместе с тем, на него
наложило свой отпечаток его несомненное идейное родство с классическим
идеализмом с присущими ему склонностями переоценивать действительное
значение наблюдаемых тенденций в изменении характера международных
отношений. Заметным является и некоторое сходство положений, выдвигаемых
транснационализмом, с рядом положений, которые отстаивает неомарксистское
течение в науке о международных отношениях.
Представителей неомарксизма (Пол Баран, Пол Суизи, Самир Амин, Арджири
Имманюель, Иммануил Валлерстайн и др.) — течения столь же неоднородного,
как и транснационализм, также объединяет идея о целостности мирового
сообщества и определенная утопичность в оценке его будущего. Вместе с тем
исходным пунктом и основой их концептуальных построений выступает мысль о
несимметричности взаимозависимости современ-
' Среди них можно назвать не только многих ученых США, Европы, других
регионов мира, но и известных политических деятелей — например таких, как
бывший президент Франции В. Жискар д'Эстэн, влиятельные неправительственные
политические организации и исследовательские центры — например. Комиссия
Пальме, Комиссия Брандта, Римский клуб и др.
28
ного мира и более того — о реальной зависимости экономически слаборазвитых
стран от индустриальных государств, об эксплуатации и ограблении первых
последними. Основываясь на некоторых тезисах классического марксизма,
неомарксисты представляют пространство международных отношений в виде
глобальной империи, периферия которой остается под гнетом центра и после
обретения ранее колониальными странами своей политической независимости.
Это проявляется в неравенстве экономических обменов и неравномерном
развитии (25).
Так например, «центр», в рамках которого осуществляется около 80% всех
мировых экономических сделок, зависит в своем развитии от сырья и ресурсов
«периферии». В свою очередь, страны периферии являются потребителями
промышленной и иной продукции, производимой вне их. Тем самым они попадают
в зависимость центра, становясь жертвами неравного экономического обмена,
колебаний в мировых ценах на сырье и экономической помощи со стороны
развитых государств. Поэтому, в конечном итоге, «экономический рост,
основанный на интеграции в мировой рынок, есть развитие слаборазвитое™»
(26).
В семидесятые годы подобный подход к рассмотрению международных отношений
стал для стран «третьего мира» основой идеи о необходимости установления
нового мирового экономического порядка. Под давлением этих стран,
составляющих большинство стран — членов Организации Объединенных Наций,
Генеральная Ассамблея ООН в апреле 1974 года приняла соответствующую
декларацию и программу действий, а в декабре того же года — Хартию об
экономических правах и обязанностях государств.
Таким образом, каждое из рассмотренных теоретических течений имеет свои
сильные стороны и свои недостатки, каждое отражает определенные аспекты
реальности и находит то или иное проявление в практике международных
отношений. Полемика между ними способствовала их взаимообогащению, а
следовательно, и обогащению науки о международных отношениях в целом. В то
же время, нельзя отрицать, что указанная полемика не убедила научное
сообщество в превосходстве какого-либо одного над остальными, как не
привела и к их синтезу. Оба этих вывода могут быть проиллюстрированы на
примере концепции неореализма.
Сам этот термин отражает стремление ряда американских ученых (Кеннет
Уолц, Роберт Гилпин, Джозеф Грейко и др.) к сохранению преимуществ
классической традиции и одновре-
29
менно — к обогащению ее, с учетом новых международных реалий и достижений
других теоретических течений. Показательно, что один из наиболее давних
сторонников транснационализма, Коохейн, в 80-е гг. приходит к выводу о том,
что центральные понятия политического реализма «сила», «национальный
интерес», рациональное поведение и др. — остаются важным средством и
условием плодотворного анализа международных отношений (27). С другой
стороны, К. Уолц говорит о потребности обогащения реалистического подхода
за счет той научной строгости данных и эмпирической верифицируемости
выводов, необходимость которой сторонниками традиционного взгляда, как
правило, отвергалась.
Возникновение школы неореализма в Международных отношениях связывают с
публикацией книги К. Уолца «Теория международной политики», первое издание
которой увидело свет в 1979 году (28). Отстаивая основные положения
политического реализма («естественное состояние» международных отношений,
рациональность в действиях основных акторов, национальный интерес как их
основной мотив, стремление к обладанию силой), ее автор в то же время
подвергает своих предшественников критике за провал попыток в создании
теории международной политики как автономной дисциплины. Ганса Моргентау он
критикует за отождествление внешней политики с международной политикой, а
Раймона Арона — за его скептицизм в вопросе о возможности создания
Международных отношений как самостоятельной теории.
Настаивая на том, что любая теория международных отношений должна
основываться не на частностях, а на целостности мира, принимать за свой
отправной пункт существование глобальной системы, а не государств, которые
являются ее элементами, Уолц делает определенный шаг к сближению и с
транснационалистами.
При этом системный характер международных отношений обусловлен, по мнению
К. Уолца, не взаимодействующими здесь акторами, не присущими им основными
особенностями (связанными с географическим положением, демографическим
потенциалом, социо-культурной спецификой и т.п.), а свойствами структуры
международной системы. (В этой связи неореализм нередко квалифицируют как
структурный реализм или просто структурализм.) Являясь следствием
взаимодействий международных акторов, структура международной системы в то
же время не сводится к простой сумме таких взаимодействий, а представляет
30
собой самостоятельный феномен, способный навязать государствам те или иные
ограничения, или же, напротив, предложить им благоприятные возможности на
мировой арене.
Следует подчеркнуть, что, согласно неореализму, структурные свойства
международной системы фактически не зависят от каких-либо усилий малых и
средних государств, являясь результатом взаимодействий между великими
державами. Это означает, что именно им и свойственно «естественное
состояние» международных отношений. Что же касается взаимодействий между
великими державами и другими государствами, то они уже не могут быть
охарактеризованы как анархические, ибо приобретают иные формы, которые чаще
всего зависят от воли великих держав.
Один из последователей структурализма, Барри Базан, развил его основные
положения применительно к региональным системам, которые он рассматривает
как промежуточные между глобальной международной и государственной
системами (29). Наиболее важной особенностью региональных систем является,
с его точки зрения, комплекс безопасности. Речь идет о том, что государства-
соседи оказываются столь тесно связанными друг с другом в вопросах
безопасности, что национальная безопасность одного из них не может быть
отделена от национальной безопасности других. Основу структуры всякой
региональной подсистемы составляют два фактора, подробно рассматриваемые
автором:
распределение возможностей между имеющимися акторами и отношения
дружественности или враждебности между ними. При этом как то, так и другое,
показывает Б. Базан, подвержено манипулированию со стороны великих держав.
Воспользовавшись предложенной таким образом методологией, датский
исследователь М. Мозаффари положил ее в основу анализа структурных
изменений, которые произошли в Персидском заливе в результате иракской
агрессии против Кувейта и последовавшего затем разгрома Ирака союзническими
(а по существу — американскими) войсками (30). В итоге он пришел к выводу
об операциональности структурализма, о его преимуществах по сравнению с
другими теоретическими направлениями. В то же время Мозаффари показывает и
слабости, присущие неореализму, среди которых он называет положения о
вечности и неизменности таких характеристик международной системы, как ее
«естественное состояние», баланс сил, как способ стабилизации, присущая ей
статичность (см.: там же, р. 81).
Действительно, как подчеркивают другие авторы, возрождение реализма как
теоретического направления гораздо меньше
31
объясняется его собственными преимуществами, чем разнородностью и слабостью
любой другой теории. А стремление к сохранению максимальной преемственности
с классической школой означает, что уделом неореализма остается и
большинство свойственных ей недостатков (см.: 14, р. 300, 302). Еще более
суровый приговор выносят французские авторы М.-К. Смуи и Б. Бади, по мнению
которых теории международных отношений, оставаясь в плену
западноцентричного подхода, оказались неспособными отразить радикальные
изменения, происходящие в мировой системе, как и «предсказать ни ускоренную
деколонизацию в послевоенный период, ни вспышки религиозного
фундаментализма, ни окончания холодной войны, ни распада советской империи.
Короче, ничего из того, что относится к грешной социальной
действительности» (31).
Неудовлетворенность состоянием и возможностями науки о международных
отношениях стала одним из главных побудительных мотивов к созданию и
совершенствованию относительно автономной дисциплины — социологии
международных отношений. Наиболее последовательные усилия в этом
направлении были предприняты французскими учеными.
3. Французская социологическая школа
Большинство издающихся в мире работ, посвященных исследованию
международных отношений, еще и сегодня несет на себе несомненную печать
преобладания американских традиций. В то же время бесспорным является и то,
что уже с начала 80-х годов в данной области все ощутимее становится
влияние европейской теоретической мысли, и в частности французской школы.
Один из известных ученых, профессор Сорбонны М. Мерль в 1983 году отмечал,
что во Франции, несмотря на относительную молодость дисциплины, изучающей
международные отношения, сформировались три крупных направления. Одно из
них руководствуется «эмпирически-описательным подходом» и представлено
работами таких авторов, как Шарль Зоргбиб, Серж Дрейфюс, Филипп Моро-Дефарг
и др. Второе вдохновляется марксистскими положениями, на которых
основываются Пьер-Франсуа Гонидек, Шарль Шомон и их последователи в Школе
Нанси и Реймса. Наконец, отличительной чертой третьего направления является
социологический подход, получивший свое наиболее яркое воплощение в трудах
Р. Арона (32).
В контексте настоящей работы, особенно интересной представляется одна из
наиболее существенных особенностей совре-
32
менной французской школы в исследовании международных отношений. Дело в
том, что каждое из рассмотренных выше теоретических течений — идеализм и
политический реализм, модернизм и транснационализм, марксизм и неомарксизм
— существуют и во Франции. В то же время они преломляются здесь в принесших
наибольшую известность французской школе работах историко-социологического
направления, которые наложили свой отпечаток на всю науку о международных
отношениях в этой стране. Влияние историко-социологического подхода
ощущается в трудах историков и юристов, философов и политологов,
экономистов и географов, занимающихся проблемами международных отношений.
Как отмечают отечественные специалисты, на формирование основных
методологических принципов, характерных для французской теоретической школы
международных отношений, оказали влияние учения философской,
социологической и исторической мысли Франции конца XIX — начала XX века, и
прежде всего позитивизм Конта. Именно в них следует искать такие черты
французских теорий международных отношений, как внимание к структуре
общественой жизни, определенный историзм, преобладание сравнительно-
исторического метода и определенный скептицизм относительно математических
приемов исследования (33).
В то же время в работах тех или иных конкретных авторов указанные черты
модифицируются в зависимости от сложившихся уже в XX веке двух основных
течений социологической мысли. Одно из них опирается на теоретическое
наследие Э. Дюрк-гейма, второе исходит из методологических принципов,
сформулированных М. Вебером. Каждый из этих подходов с предельной четкостью
формулируется такими крупными представителями двух линий во французской
социологии международных отношений, какими являются, например, Раймон Арон
и Гастон Бутуль.
«Социология Дюркгейма, — пишет Р. Арон в своих мемуарах, — не затрагивала
во мне ни метафизика, которым я стремился стать, ни читателя Пруста,
желающего понять трагедию и комедию людей, живущих в обществе» (34).
«Неодюркгеймизм», утверждал он, представляет собой нечто вроде марксизма
наоборот: если последний описывает классовое общество в терминах всесилия
господствующей идеологии и принижает роль морального авторитета, то первый
рассчитывает придать морали утраченное ею превосходство над умами. Однако
отрицание наличия в обществе господствующей идеологии — это такая же
утопия, как и идеологизация общества. Разные классы не могут разделять
2—1733 33
одни и те же ценности, как тоталитарное и либеральное общества не могут
иметь одну и ту же теорию (см.: там же, р. 69—70). Вебер же, напротив,
привлекал Арона тем, что объективируя социальную действительность, он не
«овеществлял» ее, не игнорировал рациональности, которую люди придают своей
практической деятельности и своим институтам. Арон указывает на три причины
своей приверженности веберовскому подходу: свойственное М. Веберу
утверждение об имманентности смысла социальной реальности, близость к
политике и забота об эпистемологии, характерная для общественных наук (см.:
там же, р. 71). Центральное для веберовской мысли колебание между
множеством правдоподобных интерпретаций и единственно верным объяснением
того или иного социального феномена стало основой и для аронов-ского
взгляда на действительность, пронизанного скептицизмом и критикой
нормативизма в понимании общественных — в том числе и международных —
отношений.
Вполне логично поэтому, что Р. Арон рассматривает международные отношения
в духе политического реализма — как естественное или предгражданское
состояние. В эпоху индустриальной цивилизации и ядерного оружия,
подчеркивает он, завоевательные войны становятся и невыгодными, и слишком
рискованными. Но это не означает коренного изменения основной особенности
международных отношений, состоящей в законности и узаконенности
использования силы их участниками. Поэтому, подчеркивает Арон, мир
невозможен, но и война невероятна. Отсюда вытекает и специфика социологии
международных отношений: ее главные проблемы определяются не минимумом
социального консенсуса, который характерен для внутриобществен-ных
отношений, а тем, что они «развертываются в тени войны». Ибо нормальным для
международных отношений является именно конфликт, а не его отсутствие.
Поэтому главное, что подлежит объяснению — это не состояние мира, а
состояние войны.
Р. Арон называет четыре группы основных проблем социологии международных
отношений, применимой к условиям традиционной (поиндустриальней)
цивилизации. Во-первых, это «выяснение соотношения между используемыми
вооружениями и организацией армий, между организацией армии и структурой
общества». Во-вторых, «изучение того, какие группы в данном обществе имеют
выгоду от завоеваний». В-третьих, исследование «в каждой эпохе, в каждой
определенной дипломатической системе той совокупности неписанных правил,
более или менее соблюдаемых ценностей, которыми характеризуются войны и по-
34
ведение самих общностей по отношению друг к другу». Наконец, в-четвертых,
анализ «неосознаваемых функций, которые выполняют в истории вооруженные
конфликты» (35). Конечно, большая часть нынешних проблем международных
отношений, подчеркивает Арон, не может быть предметом безупречного
социологического исследования в терминах ожиданий, ролей и ценностей.
Однако поскольку сущность международных отношений не претерпела
принципиальных изменений и в современный период, постольку вышеуказанные
проблемы сохраняют свое значение и сегодня. К ним могут быть добавлены и
новые, вытекающие из условий международного взаимодействия, характерных для
второй половины XX века. Но главное состоит в том, что пока сущность
международных отношений будет оставаться прежней, пока ее будет определять
плюрализм суверенитетов, центральной проблемой останется изучение процесса
принятия решений. Отсюда Арон делает пессимистический вывод, в соответствии
с которым характер и состояние международных отношений зависят, главным
образом, от тех, кто руководит государствами — от «правителей», «которым
можно только советовать и надеяться, что они не будут сумасшедшими». А это
означает, что «социология, приложенная к международным отношениям,
обнаруживает, так сказать, свои границы» (см.: там же, с. 158).
В то же время Арон не отказывается от стремления определить место
социологии в изучении международных отношений. В своей фундаментальной
работе «Мир и война между нациями» он выделяет четыре аспекта такого
изучения, которые описывает в соответствующих разделах этой книги:
«Теория», «Социология», «История» и «Праксеология» (36).
В первом разделе определяются основные правила и концептуальные орудия
анализа. Прибегая к своему излюбленному сравнению международных отношений
со спортом, Р. Арон показывает, что существует два уровня теории. Первый
призван ответить на вопросы о том, «какие приемы игроки имеют право
применять, а какие нет; каким образом они распределяются на различных
линиях игровой площадки; что предпринимают для повышения эффективности
своих действий и для разрушений усилий противника». В рамках, отвечающих на
подобные вопросы правил, могут возникать многочисленные ситуации, которые
могут быть случайными, а могут быть результатом заранее спланированных
игроками действий. Поэтому к каждому матчу тренер разрабатывает
соответствующий план, уточняющий задачу каждого игрока и его действия в тех
или иных типовых ситуациях,
2* 35
которые могут сложиться на площадке. На этом — втором — уровне теории она
определяет рекомендации, описывающие правила эффективного поведения
различных участников (например, вратаря, защитника и т.д.) в тех или иных
обстоятельствах игры. В разделе в качестве типовых видов поведения
участников международных отношений выделяются и анализируются стратегия и
дипломатия, рассматриваются совокупность средств и целей, характерных для
любой международной ситуации, а также типовые системы международных
отношений.
На этой основе строится социология международных отношений, предметом
которой является прежде всего поведение международных акторов. Социология
призвана отвечать на вопрос о том, почему данное государство ведет себя на
международной арене именно таким образом, а не как-то иначе. Ее главная
задача — изучение детерминант и закономерностей, материальных и физических,
а также социальных и моральных переменных, определяющих политику государств
и ход международных событий. Здесь анализируются также такие вопросы, как
характер влияния на международные отношения политического режима и/иди
идеологии. Их выяснение позволяет социологу вывести не только определенные
правила поведения международных акторов, но и выявить социальные типы
международных конфликтов, а также сформулировать законы развития некоторых
типичных международных ситуаций. Продолжая сравнение со спортом, на этом
этапе исследователь выступает уже не в роли организатора или тренера.
Теперь он решает вопросы иного рода. Как развертываются матчи не на
классной доске, а на игровой площадке? В чем состоят специфические
особенности тех приемов, которые используются игроками разных стран?
Существует ли латинский, английский, американский футбол? Какая доля в
успехе команды принадлежит технической виртуозности, а какая — моральным
качествам команды?
Ответить на эти вопросы, продолжает Арон, невозможно, не обращаясь к
историческим исследованиям: надо следить за ходом конкретных матчей,
изменением приемов, многообразием техник и темпераментов. Социолог должен
постоянно обращаться и к теории, и к истории. Если он не понимает логики
игры, то он напрасно будет следить за действиями игроков и не сможет понять
смысла тактического рисунка той или иной игры. В разделе, посвященном
истории, Арон описывает характеристики мировой системы и ее подсистем,
анализирует различные модели стратегии устрашения в ядерный век,
прослеживает эволюцию дипло-
36
матии между двумя полюсами биполярного мира и в рамках каждого из них.
Наконец, в четвертой части, посвященной праксеологии, появляется еще один
символический персонаж — арбитр. Как надо интерпретировать положения,
записанные в правилах игры? Действительно ли в тех или иных условиях
произошло нарушение правил? При этом, если арбитр «судит» игроков, то
игроки и зрители, в свою очередь, молча или шумно, неизбежно «судят» самого
судью, игроки одной команды «судят» как своих партнеров, так и соперников и
т.д. Все эти суждения колеблются между оценкой эффективности («он хорошо
сыграл»), оценкой наказания («он поступил согласно правилам») и оценкой
спортивной морали («эта команда вела себя в соответствии с духом игры»).
Даже в спорте не все, что не запрещено, является морально оправданным. Тем
более это относится к международным отношениям. Их анализ так же не может
ограничиваться только наблюдением и описанием, но требует суждений и
оценок. Какая стратегия может считаться моральной и какая — разумной или
рациональной? В чем состоят сильные и слабые стороны стремлений добиться
мира путем установления господства закона? Каковы преимущества и недостатки
попыток его достижения путем установления империи?
Как уже отмечалось, книга Арона «Мир и Война между нациями» сыграла и
продолжает играть заметную роль в становлении и развитии французской
научной школы, и в частности — социологии международных отношений.
Разумеется, последователи его взглядов (Жан-Пьер Деррьеник, Робер Боек, Жак
Унцингер и др.) учитывают, что многие из высказанных Ароном положений
принадлежат своему времени. Впрочем, и сам он в своих мемуарах признает,
что «наполовину не достиг своей цели», причем в значительной мере эта
самокритика касается как раз социологического раздела, и в частности —
конкретного приложения закономерностей и детерминант к анализу конкретных
проблем (см.: 34, р. 457—459). Однако само его понимание социологии
международных отношений, и главное — обоснование необходимости ее развития,
во многом сохранило свою актуальность и сегодня.
Разъясняя указанное понимание, Ж.-П. Деррьеник (37) подчеркивает, что
поскольку существует два основных подхода к анализу социальных отношений,
постольку есть два типа социологии:
детерминистская социология, продолжающая традицию Э. Дюрк-гейма, и
социология действия, основывающаяся на подходах, разработанных М. Вебером.
Разница между ними достаточно условна, т.к. акционализм не отрицает
каузальности, а детерми-
37
низм тоже «субъективен», ибо является формулированием намерения
исследователя. Его оправдание — в необходимом недоверии исследователя к
суждениям изучаемых им людей. Конкретно же эта разница состоит в том, что
социология действия исходит из существования причин особого рода, которые
необходимо принимать во внимание. Эти причины — решения, то есть выбор
между многими возможными событиями, который делается в зависимости от
существующего состояния информации и особых критериев оценки. Социология
международных отношений является социологией действия. Она исходит из того,
что наиболее существенная черта фактов (вещей, событий) состоит в их наде-
ленности значением (что связано с правилами интерпретации) и ценностью
(связанной с критериями оценки). То и другое зависит от информации. Таким
образом, в центре проблематики социологии международных отношений — понятие
«решение». При этом она должна исходить из целей, которые преследуют люди
(из их решений), а не из целей, которые они должны преследовать по мнению
социолога (т.е. из интересов).
Что же касается второго течения во французской социологии международных
отношений, то оно представлено так называемой полемологией, основные
положения которой были заложены Гастоном Бутулем и находят отражение в
работах таких исследователей, как Жан-Луи Аннекэн, Жак Фройнд, Люсьен Пу-
арье и др. В основе полемологии — комплексное изучение войн, конфликтов и
других форм «коллективной агрессивности» с привлечением методов демографии,
математики, биологии и других точных и естественных наук.
Основой полемологии, пишет Г. Бутуль, является динамическая социология.
Последняя есть «часть той науки, которая изучает вариации обществ, формы,
которые они принимают, факторы, которые их обусловливают или им
соответствуют, а также способы их воспроизводства» (38). Отталкиваясь от
положения Э. Дюрк-гейма о том, что социология — это «осмысленная
определенным образом история», полемология исходит из того, что, во-первых,
именно война породила историю, поскольку последняя началась исключительно
как история вооруженных конфликтов. И мало вероятно, что история когда-либо
полностью перестанет быть «историей войн». Во-вторых, война является
главным фактором той коллективной имитации, или, иначе говоря, диалога и
заимствования культур, которая играет такую значительную роль в социальных
изменениях. Это, прежде всего, «насильственная имитация»: война не
позволяет государствам и народам замы-
38
каться в автаркии, в самоизоляции, поэтому она является наиболее энергичной
и наиболее эффективной формой контакта цивилизаций. Но кроме того, это и
«добровольная имитация», связанная с тем, что народы страстно заимствуют
друг у друга виды вооружений, способы ведения войн и т.п. — вплоть до моды
на военную униформу. В-третьих, войны являются двигателем технического
прогресса: так, стимулом к освоению римлянами искусства навигации и
кораблестроения стало стремление разрушить Карфаген. И в наши дни все нации
продолжают истощать себя в погоне за новыми техническими средствами и
методами разрушения, беспардонно копируя в этом друг друга. Наконец, в-
четвертых, война представляет собой самую заметную из всех мыслимых
переходных форм в социальной жизни. Она является результатом и источником
как нарушения, так и восстановления равновесия.
Полемология должна избегать политического и юридического подхода, помня о
том, что «полигика — враг социологии», которую она постоянно пытается
подчинить себе, сделать ее своей служанкой — наподобие того, как в средние
века это делала теология по отношению к философии. Поэтому полемология
фактически не может изучать текущие конфликты, и следовательно, главным для
нее является исторический подход.
Основная задача полемологии — объективное и научное изучение войн как
социального феномена, который поддается наблюдению так же, как и любой
другой социальный феномен и который, в то же время, способен объяснить
причины глобальных перемен в общественном развитии на протяжении
человеческой истории. При этом она должна преодолеть ряд препятствий
методологического характера, связанных с псевдоочевидностью войн; с их
кажущейся полной зависимостью от воли людей (в то время как речь должна
идти об изменениях в характере и соотношении общественных структур); с
юридической иллюзорностью, объясняющей причины войн факторами
теологического (божественная воля), метафизического (защита или расширение
суверенитета) или антропоморфного (уподобление войн ссорам между
индивидами) права. Наконец, полемология должна преодолеть симбиоз
сакрализации и политизации войн, связанный с соединением линий Гегеля и
Клаузевица.
Каковы же основные черты позитивной методологии этой «новой главы в
социологии», как называет в своей книге Г. Бутуль полемологическое
направление (см.: там же, р. 8)? Прежде всего он подчеркивает, что
полемология располагает для своих
39
целей воистину огромной источниковедческой базой, какая редко имеется в
распоряжении других отраслей социологической науки. Поэтому главный вопрос
состоит в том, по каким направлениям вести классификацию бесчисленных
фактов этого огромного массива документации. Бутуль называет восемь таких
направлений: 1) описание материальных фактов по степени их убывающей
объективности; 2) описание видов физического поведения, исходя из
представлений участников войн об их целях;
3) первый этап объяснения: мнения историков и аналитиков;
4) второй этап объяснения: теологические, метафизические, мо-ралистские и
философские "взгляды и доктрины; 5) выборка и группирование фактов и их
первичная интерпретация; 6) гипотезы относительно объективных функций
войны; 7) гипотезы относительно периодичности войн; 8) социальная типология
войн — т.е. зависимость основных характеристик войны от типовых черт того
или иного общества (см.: там же, р. 18—25).
Основываясь на указанной методологии, Г. Бутуль выдвигает и, прибегая к
использованию методов математики, биологии, психологии и других наук
(включая этномологию), стремится обосновать предлагаемую им классификацию
причин военных конфликтов. В качестве таковых, по его мнению, выступают
следующие факторы (по степени убывающей общности): 1) нарушение взаимного
равновесия между общественными структурами (например, между экономикой и
демографией); 2) создающиеся в результате такого нарушения политические
конъюнктуры (в полном соответствии с подходом Дюркгейма, они должны
рассматриваться «как вещи»); 3) случайные причины и мотивы; 4)
агрессивность и воинственные импульсы как психологическая проекция
психосоматических состояний социальных групп; 5) враждебность и
воинственные комплексы.
Последние рассматриваются как механизмы коллективной психологии,
представленные тремя главными комплексами. Во-первых, это «Комплекс
Абрахама», в соответствии с которым отцы-детоубийцы подчиняются
бессознательному желанию принести своих детей в жертву собственному
наслаждению. Во-вторых, это «Комплекс Козла Отпущения»: накапливающиеся,
вследствие внутренних трудностей, фрустрации, страхи, раздражения и
злобность обращаются против внешнего врага, который не всегда
рассматривается как непосредственный виновник, но которому приписываются
враждебные намерения. Наконец, это «Дамоклов Комплекс», рассматриваемый как
наиболее важный с точки зре-
40
ния своих социополитических последствий: чувство незащищенности, являясь
основой непропорциональных реакций страха, агрессивности и насилия, может в
любой момент вызвать неконтролируемые феномены паники и «забегания вперед».
В то же время в обществе осознание подобной незащищенности способствует
внутреннему сплочению государств, которое впрочем никогда не является
прочным.
В исследованиях «полемологов» ощущается очевидное влияние американского
модернизма, и в частности факторного подхода к анализу международных
отношений. Это означает, что для них свойственны и многие из его
недостатков, главным из которых является абсолютизация роли «научных
методов» в познании такого сложного социального феномена, каким справедливо
считается война. Подобный редукционизм неизбежно сопряжен с фрагментацией
изучаемого объекта, что вступает в противоречие с декларированной
приверженностью полемологии макросоцио-логической парадигме. Положенный в
основу полемологии жесткий детерминизм, стремление изгнать случайности из
числа причин вооруженных конфликтов (см., например: 38), влекут за собой
разрушительные последствия в том, что касается провозглашаемых ею
исследовательских целей и задач. Во-первых, это вызывает недоверие к ее
способностям выработки долговременного прогноза относительно возможностей
возникновения войн и их характера. А во-вторых, — ведет к фактическому
противопоставлению войны, как динамического состояния общества миру как
«состоянию порядка и покоя» (39). Соответственно, полемология
противопоставляется «иренологии» (социологии мира). Впрочем, по сути,
последняя вообще лишается своего предмета, поскольку «изучать мир можно
только изучая войну» (см.: 39, р. 535).
В то же время не следует упускать из виду и теоретических достоинств
полемологии, ее вклада в разработку проблематики вооруженных конфликтов,
исследование их причин и характера. Главное же для нас в данном случае
состоит в том, что возникновение полемологии сыграло значительную роль в
становлении, ле-гитимизации и дальнейшем развитии социологии международных
отношений, которая нашла свое непосредственное, либо опосредованное
отражение в работах таких авторов, как Ж.-Б. Дюро-зель и Р. Боек, П. Асснер
и П.;М. Галлуа, Ш. Зоргбиб и Ф. Моро-Дефарг, Ж. Унцингер и М. Мерль, А.
Самюэль, Б, Бади и М.-К. Смуц и др., к которым мы будем обращаться в
последующих главах.
41
ПРИМЕЧАНИЯ
1. Hoffmann S. Theorie et relations intemationales. // Revue fran^aise de
science politique. 1961, Vol.XI, pp. 26—27.
2. Фукидид. История Пелопонесской войны в восьми книгах. Перевод с
греческого Ф.Г. Мищенко с его предисловием, примечаниями и указателем. Том
1. — М., 1987, с. 22.
3. Эмер де Ваттель. Право народов или принципы естественного права,
применяемые к поведению и делам наций и суверенов. — М., I960, с. 451.
4. См. об этом: Краткий очерк международного гуманитарного права. МККК,
1993, с. 8—9; Жан Ituicme. Развитие и принципы международного гуманитарного
права. МККК, с. 27—28; Huntfinger J. Introduction aux relations
intemationales. — P., 1987, p. 30.
5. См. об этом: 5. Философия Канта и современность. — М., 1974, гл. VII.
6. Маркс К., Энгельс Ф. Манифест коммунистической партии. // К. Маркс и
Ф. Энгельс. Сочинения. Изд. 2-е, т.4. М., 1955, с. 430.
7. Ленин В.И. Империализм как высшая стадия капитализма. // Поли. собр.
соч., т. 27.
8. Martin P.-M. Introduction aux relations intemationales. — Toulouse,
1982.
9. Bosc R. Sociologie de la paix. — Paris, 1965.
10. Brallard Ph. Theories des relatons intemationales. — Paris, 1977.
11. Bull H. International Theory: The Case for a Classical Approach. //
World Politics. 1966. Vol. XVIII.
12. Kaplan М. A new Great Debate: Traditionalisme versus Science in
Intamational Relations. // World Politics, 1966, Vol. XIX.
13. Современные буржуазные теории международных отношений. Критический
анализ. — М., 1976.
14. Когапу В. et coll. Analyse des relations intemationales. Approches,
concepts et donnees. — Montreal, 1987.
15. Colard D. Les relations intemationales. — Paris, New York, Barcelone,
Milan, Mexico, Sao Paulo, 1987.
16. Merle М. Sociologie des relations intemationales. — Paris, 1974.
17. См. об этом: Международные отношения как объект изучения. — М., 1993.
18. dark G.& Sohn L.B. World Peace trough World Law. — Cambridge,
Massachussets, 1960.
19. GerarF. L'Unite federate du monde. — Paris, 1971. Periller L. Domain,
Ie gouvemement mondial? — Paris, 1974; Le Mondialisme. — Paris, 1977.
20. Morgenthau H.J. Politics among Nations. The Struggle for Power and
Peace. - New York, 1955, p. 4-12.
21. Wolfers A. Discord and Colloboration. Essays on International
Politics. — Baltimore, 1962.
42
22. Bull H. The Case for a Classical Approach. // World Politics. Vol.
XVIII, 1966.
23. Най Дж.С. (мл.). Взаимозависимость и изменяющаяся международная
политика// Мировая экономика и международные отношения.
1969. № 12.
24. См., например: board E. International Society. — London, 1990.
25. Amin S. Le dcveloppement inegal. — Paris, 1973; Emmanuel A. L'cchage
inegal. — Paris, 1975.
26. Amin S. L'accumulation a 1'echelle mondiale. — Paris, 1970, p.30.
27. Keohane R. Theory of World Politics: Structural Realism and Beyond.//
Ploitical Science: The State of a Discipline. — Washington, 1983.
28. Wolti К. Theory of International Politics. Reading. — Addison-Wes-
ley, 1979.
29. См.: Buzan В. Peaple, Fear and State: The national Security Problem
in International Relations. — Great Britan, Wheatsheaf Books Ltd, 1983;
Idem. Peaple, State and Fear: An Agenda for International Security Stadies
in the Post-Cold War Era. — London, 1991.
30. См. об этом: Mowffari М. Le neo-reaUsme et les changements struc-
turels dans le Golf persique // Les relations internationales а 1'cpreuve
de la science politique. Melanges Marcel Merle. — Paris, 1993.
31. Sadie В., Smouts M.-C. Lc retoumement du monde. Sociologie de la
scene intemationale. — Paris, 1992, p. 146.
32. Merle М. Sur la «problematique» de 1'etude des Relations
intemationales en France. // RFSP. 1983, № 3.
33. Тюлин И.Г. Внешнеполитическая мысль современной Франции. — М., 1988,
с. 46.
34. Aron R. Memoires. 50 ans de reflexion politique. — Paris, 1983, p.
69.
35. Цыганков П.А. Раймон Арон о политической науке и социологии
международных отношений// Власть и демократия. Зарубежные ученые о
политической науке. Сборник статей. — М., 1992 , с. 154—155.
36. Aron R. Paix et Guerre entre les nations. Avec une presentation
incdite de 1'auteur. — Paris, 1984.
37. Derriennic J.-P. Esquisse de problematique pour une Sociologie des
relations internationales. Grenoble. 1977, p. 11—16.
Работы этого канадского ученого — ученика и последователя Р. Арона (под
руководством которого он написал и защитил диссертацию, посвященную
проблемам социологии международных отношений) — с полным основанием относят
к французской школе (см.: 32, с. 87—88), хотя он и является профессором
университета Лаваль в Квебеке.
38. Boutoul G. Traite de polemologie. Sociologie des guerres. — Paris,
1970. p. 5.
39. Boutoul G., Carrere R., Annequin J.-L. Guerrcs et civilisations. —
Paris, 1980.
43
Глава
ОБЪЕКТ И ПРЕДМЕТ МЕЖДУНАРОДНЫХ ОТНОШЕНИЙ
Иногда приходится встречаться с мнением, согласно которому
разграничение предмета и объекта науки не имеет существенного значения для
осознания и понимания ее особенностей, более того, — что такое
разграничение носит схоластический характер и способно лишь отвлечь от
действительно важных теоретических проблем. Думается, указанное
разграничение все же необходимо.
Объективная реальность, существующая вне и независимо от нашего сознания,
отличается от изучающих ее различные стороны научных дисциплин, которые, во-
первых, отражают и описывают ее всегда с некоторым «запозданием», а во-
вторых, — с определенным «искажением» существа происходящих в ней процессов
и явлений. Человеческое познание дает, как известно, лишь условную,
приблизительную картину мира, никогда не достигая абсолютного знания о нем.
Кроме того, всякая наука так или иначе выстраивает собственную логику,
подчиняющуюся внутренним закономерностям своего развития и не совпадающую с
логикой развития изучаемой ею реальности. Во всякой науке в той или иной
мере неизбежно «присутствует» человек, привносящий в нее определенный
элемент «субъективности». Ведь если сама действительность, выступающая
объектом науки, существует вне и независимо от сознания познающего ее
субъекта, то становление и развитие этой науки, ее предмет определяются
именно общественным субъектом познания, выделяющим на основе определенных
потребностей ту или иную сторону в познавательном объекте и изучающим ее
соответствующими методами и средствами. Объект существует до предмета и
может изучаться самыми различными научными дисциплинами.
44
тники, в состав которых входят как государства, так и негосударственные
объединения и даже самые обычные индивиды. Что же общего между всеми этими
сферами человеческой деятельности, существует ли в них та связующая нить,
которая объединяет всех ее участников и нахождение которой позволяет понять
ее специфику? В самом первом приближении можно сказать, что такой нитью
являются политические отношения.
Как известно, политические отношения могут пониматься двояко: как сфера
интересов и деятельности государства и как сфера властных отношений в
широком смысле этого термина. В современной науке международные отношения,
несмотря на этимологическое содержание этого словосочетания (1), понимаются
чаще всего во втором своем значении (хотя, как мы увидим в дальнейшем, все
еще нередки и его употребления в первом, более узком смысле). Однако в этой
связи возникает целый ряд вопросов. Каковы критерии международных
отношений? Что общего и чем отличаются друг от друга международные
отношения и международная политика? Существуют ли различия между внутренней
и международной политикой государства?
Прежде чем остановиться на этих вопросах более подробно, необходимо
сделать два замечания.
Во-первых, было бы неверно абсолютизировать значение определения
предмета науки. В этом отношении можно сослаться на то, что и столь древние
отрасли знания, какими являются, например, математика или география, и
более «молодые», как социология или политология, до сих пор вряд ли можно
дефини-ровать окончательно и однозначно удовлетворительным образом. Это тем
более верно, что предмет любой науки претерпевает изменения: меняется как
сам ее объект, так и наши знания о нем. Вместе с тем, указанное
обстоятельство не отменяет необходимости обозначить круг тех проблем,
которые составляют предметную область данной научной дисциплины. Такая
потребность особенно актуальна, когда речь идет о молодой научной
дисциплине, появляющейся в процессе дифференциации научного знания и
сохраняющей в ходе своего становления тесные связи с родственными ей
дисциплинами.
Во-вторых, отечественная наука о международных отношениях по известным
причинам достаточно длительное время пренебрегала мировыми достижениями в
данной области. Такие достижения рассматривались чаще всего как неудачные
(или в
45
Международные отношения охватывают собой самые различные сферы
общественной жизни — от экономических обменов до спортивных состязаний. Не
менее многообразны и их учас-
лучшем случае, как представляющие лишь частный интерес в некоторых своих
положениях) попытки на фоне «единственно научной и единственно правильной»
марксистско-ленинской теории международных отношений. В самой же
марксистско-ленинской теории международных отношений особое значение
придавалось двум, рассматриваемым как «незыблемые», краеугольным
положениям: а) рассмотрению международных отношений как «вторичных» и
«третичных» — т.е. как продолжающих и отражающих внутриобщественные
отношения и экономический базис общества; б) утверждению о том, что суть
международных отношений, их «ядро» составляют классовые отношения
(классовое противоборство), к которым в конечном итоге и сводится все их
многообразие. Изменившаяся обстановка в полной мере показала ограниченность
подобного подхода и выявила настоятельную потребность интеграции
отечественных исследований в области международных отношений в мировую
науку, использования ее достижений и осмысления меняющихся реалий
международной жизни на рубеже третьего тысячелетия.
1. Понятие и критерии международных отношений
На первый взгляд, определение понятия «международные отношения» не
представляет каких-то особых трудностей: это — «совокупность экономических,
политических, идеологических, правовых, дипломатических и иных связей и
взаимоотношений между государствами и системами государств, между основными
классами, основными социальными, экономическими, политическими силами,
организациями и общественными движениями, действующими на мировой арене,
т.е. между народами в самом широком смысле этого слова» (2). Однако сразу
же возникает целый ряд вопросов. Относятся ли, например, браки между людьми
разных государств к сфере международных отношений? Относятся ли к ней
туристические поездки и поездки по частным приглашениям граждан одной
страны в другую? Вступает ли человек в международные отношения, покупая
иностранный товар в магазине своей страны? Попытка ответить на подобные
вопросы обнаруживает зыбкость, условность, а то и просто «неуловимость»
границ между внутриобщественными и международными отношениями. С другой
стороны, в чем выражается специфика «совокупности связи и взаимоотношений
между основными классами, действующими на международной арене», по
сравнению с «организациями и движениями»? Что скрывается за терминами
«социальные, экономические, политические силы»? Что такое
46
«международная арена»? Все эти вопросы остаются как бы «за скобками»
приведенного определения, которое к тому же явно страдает тавтологичностью.
Не много ясности вносит и попытка более строгого определения
международных отношений — как отношений «между государствами и
негосударственными организациями, между партиями, компаниями, частными
лицами разных государств...»(3). По сути, оно лишь более явно, чем
предыдущее, сводит совокупность международных отношений к взаимодействию их
участников. Главным недостатком подобных определений является то, что, в
конечном счете, они неизбежно сводят все многообразие международных
отношений к взаимодействию государств.
Попытка выйти за рамки межгосударственных взаимодействий содержится в
определении международных отношений как «совокупности интеграционных
связей, формирующих человеческое сообщество» (4). Такое понимание
международных отношений, оставляя открытым вопрос об их участниках (или
акторах), позволяет избежать недостатка их сведения к межгосударственным
отношениям. К его достоинствам может быть отнесено и то, что в нем выделена
одна из основных тенденций в эволюции международных отношений. Однако,
обладая указанными преимуществами перед приведенными ранее, данное
определение имеет тот недостаток, что является слишком широким, стирая, по
существу, границы между внутриобщественными и международными отношениями.
Делая акцент не на участниках международных отношений, а на их
взаимодействии друг с другом, оно, по сути, как бы «теряет» этих
участников. Между тем, без правильного понимания основных и второстепенных,
закономерных и случайных участников международных отношений, так же как и
без рассмотрения иерархии между ними — или, иначе говоря, без выделения
главных и неглавных участников — выявить специфику международных отношений
достаточно трудно.
Впрочем, предъявлять слишком большие претензии к определениям было бы
неверно: ни одна дефиниция не в состоянии полностью раскрыть содержание
определяемого объекта. Ее задача — дать лишь первичное представление об
этом объекте. Поэтому при анализе международных отношений исследователи
стремятся не столько дать «исчерпывающее» определение, сколько выделить
основные критерии, на основе которых можно было бы понять их сущность и
специфику.
Чаще всего исходным пунктом поисков и одним из существенных элементов
специфики международных отношений многие исследователи делают именно
выделение их участников. Так,
47
например, с точки зрения известного французского социолога Р. Арона,
«международные отношения — это отношения между политическими единицами,
имея в виду, что данное понятие включает греческие полисы, римскую или
египетскую империи, как и европейские монархии, буржуазные республики или
народные демократии... Содержанием международных отношений являются, по
преимуществу, отношения между государствами: так, бесспорным примером
международных отношений являются межгосударственные договоры» (5). В свою
очередь, межгосударственные отношения выражаются в специфическом поведении
символических персонажей — дипломата и солдата. «Два и только два человека,
— пишет Р. Арон, — действуют не просто в качестве членов, а в качестве
представителей общностей, к которым они принадлежат: посол при исполнении
своих функций представляет политическую единицу, от имени которой он
выступает; солдат на поле боя представляет политическую единицу, от имени
которой он убивает себе подобного» (там же). Иначе говоря, международные
отношения в самой своей сущности содержат альтернативу мира и войны.
Особенность международных отношений состоит в том, что они основаны на
вероятностном характере того и другого и поэтому включают в себя
значительный элемент риска.
В целях сделать свое понимание особенностей внешней политики и
международных отношений более доступным, Р. Арон прибегает к сравнению их
со спортом. При этом он подчеркивает, что, например, «по сравнению с
футболом, внешняя политика является еще более неопределенной. Цель
действующих лиц здесь не так проста, как забивание гола. Правила
дипломатической игры не расписаны во всех деталях, и любой игрок нарушает
их, когда находит в этом свою выгоду. Нет судьи, и даже когда некая
совокупность действующих лиц претендует на судейство (ООН), национальные
действующие лица не подчиняются решениям этого коллективного арбитра,
степень беспристрастности которого оставляет повод для дискуссии. Если
соперничество наций действительно напоминает какой-либо вид спорта, то
таким видом слишком часто является борьба без правил — кэтч...» (см.: там
же, р. 22). Поэтому, считает Р. Арон, международные отношения — это
«предгражданское» или «естественное» состояние общества (в гоббсовском
понимании — как «война всех против всех). В сфере международных отношений
господствует «плюрализм суверенитетов», поэтому здесь нет монополии на
принуждение и насилие, и каждый участник международных отношений вынуж-
48
ден исходить в своем поведении во многом из непредсказуемого
поведения других участников (6).
Близкие мысли высказывают и многие другие исследователи, отмечающие, что
международные отношения характеризуются отсутствием консенсуса между их
участниками относительно общих ценностей, сколь-либо общепринятых
социальных правил, гарантируемых юридическими или моральными нормами,
отсутствием центральной власти, большой ролью стихийных процессов и
субъективных факторов, значительным элементом риска и
непредсказуемости.
Однако не все разделяют ту мысль Р. Арона, в соответствии с которой
основное содержание международных отношений составляет взаимодействие между
государствами. Так, по мнению американского исследователя Д. Капоразо, в
настоящее время главными действующими лицами в международных отношениях
становятся не государства, а классы, социально-экономические группы и
политические силы (7). Д. Сингер, представитель бихевиористской школы в
исследовании международных отношений, предложил изучать поведение всех
возможных участников международных отношений — от индивида до глобального
сообщества, — не заботясь об установлении приоритета относительно их роли
на мировой арене (8). Другой известный американский специалист в области
международных отношений, Дж. Розенау, высказал мнение, что структурные
изменения, которые произошли за последние десятилетия в мировой политике и
стали основной причиной взаимозависимости народов и обществ, вызвали
коренные трансформации в международных отношениях. Их главным действующим
лицом становится уже не государство, а конкретные лица, вступающие в
отношения друг с другом при его минимальном посредничестве или даже вопреки
его воле. И если для Р. Арона основное содержание международных отношений
составляют взаимодействия между государствами, символизируемые в фигурах
дипломата и солдата, то Дж. Розенау приходит фактически к противоположному
выводу. По его мнению, результатом изменений в сфере международных
отношений становится образование так называемого международного континуума,
символическими субъектами которого выступают турист и
террорист (9).
В целом же, в многообразии приведенных точек зрения просматриваются
попытки либо объединить, либо отдать предпочтение в исследовании
международных отношений одному из двух критериев. В одном случае — это
специфика участников, в другом — особая природа международных отношений.
Каждый
49
из них, как мы уже убедились, может привести к неоднозначным выводам.
Каждый имеет свои преимущества и свои недостатки.
В рамках одного подхода существует возможность свести международные
отношения, в конечном счете, либо к взаимодействию между государствами,
либо, напротив, к деятельности только негосударственных участников, что
тоже неверно. Более подробно вопрос об участниках международных отношений
будет рассмотрен в главе VII. Поэтому здесь можно ограничиться лишь
замечанием о том, что действительно имеющаяся и набирающая силу тенденция к
расширению числа участников международных отношений за счет
негосударственных и частных субъектов диктует необходимость внимательного
анализа их роли в изменениях, происходящих на мировой арене. В то же время
такой анализ должен обязательно сопровождаться сопоставлением удельного
веса, который имеют в международных отношениях все их участники, в том
числе и такие «традиционные» как государства. Практика показывает, что они
и сегодня в большинстве случаев остаются главными и решающими действующими
лицами в международных отношениях, хотя абсолютизация их значения как
единственных и самодовлеющих неправомерна.
Противоположные выводы, взаимоисключающие крайности допускает и второй
подход. Так, понимание природы международных отношений только как
«естественного», «предграждан-ского» состояния не учитывает тенденции к их
социализации, игнорирует нарастающие свидетельства преодоления такого
состояния и становления нового мирового порядка (эта тема также будет
рассмотрена в специально посвященной ей XII главе). С другой стороны, если
исходить только из указанной тенденции, то тоже можно придти к ошибочному
выводу, не учитывающему, что, несмотря на возрастающую целостность и
взаимозависимость мира, на усиливающиеся процессы международной интеграции
и сотрудничества различных государств и народов в экономической,
политической, социальной и др. областях, международные отношения и сегодня
во многом остаются сферой несовпадающих интересов, соперничества и даже
противоборства и насилия. Это уже не «джунгли», не «война всех против
всех», но и не единое сообщество, живущее по единым законам и в
соответствии с общими, разделяемыми всеми его членами, ценностями и
нормами. Это, скорее, переходное состояние, когда усиливающаяся тенденция к
становлению мирового сообщества не стала необратимой, когда элементы
регулирования и «плюрализм суверенитетов», расширение сотрудничества на
основе взаимных интересов и совершенствование средств насилия сосуществуют
друг с дру-
50
гом, то взаимно уравновешиваясь, то вновь вступая в противоборство (10).
Все это говорит о том, что вышеуказанных критериев по крайней мере
недостаточно для определения специфики международных отношений, что они
должны быть если не заменены, то дополнены еще одним критерием. Известный
французский исследователь М. Мерль, предложивший такой критерий, назвал его
«критерием локализации». В соответствии с этим критерием, специфика
международных отношений определяется как «совокупность соглашений или
потоков, которые пересекают границы, или же имеют тенденцию к пересечению
границ» (11). Исходя из факта разделения мира на государства, сохраняющие
суверенитет над своими территориальными границами, такое понимание
позволяет как учитывать особенности каждого этапа в развитии международных
отношений, так и не сводить их к межгосударственным взаимодействиям. В него
вполне вписываются и самые различные классификации международных отношений.
Обобщая высказанные в этом отношении в научной литературе позиции, можно
говорить о различных типах, видах, уровнях и состояниях
международных отношений.
Так, до недавнего времени в отечественной и восточноевропейской научной
литературе международные отношения подразделялись на основе классового
критерия, на отношения господства и подчинения, отношения сотрудничества и
взаимопомощи и переходные отношения (12). Соответственно, к первым относили
отношения феодального и капиталистического типа, ко вторым — отношения
между социалистическими странами, к третьим — отношения между
развивающимися государствами, освободившимися от колониальной зависимости.
Поскольку наблюдаемая в действительности картина не укладывалась в такую
достаточно искусственную схему, постольку некоторые авторы пытались
усложнить саму схему, не выходя, однако, за рамки классового подхода. Так
польский автор Ю. Кукулка выделял три типа однородных и три типа переходных
международных отношений (13). Реальная международная жизнь и прежде не
вписывалась в подобную типологию, которая игнорировала наличие серьезных
противоречий и даже вооруженных конфликтов между социалистическими
странами, так же как и существование отношений подлинного сотрудничества
(хотя и не исключающего противоречий) между капиталистическими
государствами. Изменения же, которые произошли в Восточной Европе в начале
90-х годов и которые привели к исчезновению мировой социалистической
системы, заставили большинство спе-
51
циалистов полностью отказаться от классового и перейти к «об-
щецивилизационному» критерию в классификации международных отношений. В
соответствии с последним в отечественной литературе была сделана попытка
выделить два типа международных отношений — отношения, основанные на
балансе сил, с одной стороны, и на балансе интересов, с другой (14).
Впрочем, эта попытка, отражавшая увлеченность части отечественных авторов
«новым политическим мышлением», фактически не оставила в науке сколь-либо
существенного следа и не возобновлялась после его поражения.
Виды международных отношений рассматриваются либо на основе сфер
общественной жизни (и, соответственно, содержания отношений) —
экономические, политические, военно-стратегические, культурные,
идеологические отношения и т.п., — либо на основе взаимодействующих
участников — межгосударственные отношения, межпартийные отношения,
отношения между различными международными организациями, транснациональными
корпорациями и т.п.
В зависимости от степени развития и интенсивности тех или иных видов
международных отношений, выделяют их различные (высокий, низкий, или
средний) уровни. Однако более плодотворным представляется определение
уровней международных отношений на основе геополитического критерия: с этой
точки зрения выделяются глобальный (или общепланетарный), региональные
(европейский, азиатский и т.п.), субрегиональные (например, страны
Карибского бассейна) уровни международного взаимодействия.
Наконец, с точки зрения степени напряженности, можно говорить о различных
состояниях международных отношений: это, например, состояния стабильности и
нестабильности; доверия и вражды, сотрудничества и конфликта, мира и войны
и т.п.
В свою очередь, вся совокупность известных науке различных типов, видов,
уровней и состояний международных отношений представляет собой особый род
общественных отношений, отличающихся своими особенностями от другого их
рода — от общественных отношений, свойственных той или иной социальной
общности, выступающей участником международных отношений. В этой связи
международные отношения можно определить как особый род общественных
отношений, выходящих за рамки внуг-риобщественных взаимодействий и
территориальных образований. В свою очередь, такое определение требует
рассмотрения вопроса о том, как соотносятся международные отношения и
мировая политика.
52
2. Мировая политика
Понятие «мировая политика» принадлежит к числу наиболее употребимых и
одновременно наименее ясных понятий политической науки. Действительно, с
одной стороны, казалось бы, что и немалый исторический опыт, накопленный в
попытках создания мировых империй или в реализации социально-политических
утопий, и XX век, богатый на глобальные события, затрагивающие судьбы всего
человечества (стоит лишь напомнить о двух прошедших в первой половине
нашего столетия мировых войнах, о наступившем затем противостоянии двух
социально-политических систем, продолжавшемся вплоть до фактического
исчезновения одной из них, о возрастающей взаимозависимости мира на рубеже
нового тысячелетия) — не оставляют сомнений в существовании выражаемого
данным понятием феномена. Не случайно в теоретическом освоении
мироцельности (мироведении, или мондиологии) — междисциплинарной области
знания, привлекающей растущий интерес научного сообщества начиная с 70—80-х
годов, — столь важную роль играют понятия «мировое гражданское общество» и
«мировое гражданство» (15). Но как известно, гражданское общество
представляет собой, выражаясь гегелевским языком, диалектическую
противоположность сферы властных отношений, т.е., иначе говоря, оно
неотделимо от этой сферы, как неотделимы друг от друга правое и левое,
север и юг и т.п. Что же касается «мирового гражданства», то оно «по
определению» предполагает лояльность социальной общности по отношению к
существующей и воспринимаемой в качестве леги-тимной политической власти,
т.е. в данном случае оно предполагает существование мировой политики в
качестве относительно самостоятельного и объективного общественного
явления.
С другой стороны, одна из главных проблем, которая встает при
исследовании вопросов, связанных с мировой политикой, это именно проблема
ее идентификации как объективно существующего феномена. Действительно, как
отличить мировую политику от международных отношений? Вопрос тем более
непростой, что само понятие .«международные отношения» является достаточно
неопределенным и до сих вызывает дискуссии, показывающие отсутствие
согласия между исследователями относительно его содержания (16). Поскольку
пространство и поле в мировой политике могут быть выделены лишь в
абстракции (17), нередко приходится встречаться с точкой зрения, в
соответствии с которой и мировая политика в целом — не более, чем
абстракция, выражающая взгляд политолога на международные отноше-
53
ния, условно выделяющего в них политическую сторону, политическое измерение
(18).
Думается, однако, что гораздо больше ясности в рассматриваемую проблему
вносит иной подход, высказанный А.Е. Бовиным и разделяемый В.П. Лукиным:
«мировая политика» — это деятельность, взаимодействие государств на
международной арене;
«международные отношения» — это система реальных связей между
государствами, выступающих и как результат их действий, и как своего рода
среда, пространство, в котором существует мировая политика. Кроме
государств, субъектами, участниками мирового общения выступают различные
движения, организации, партии и т.п. Мировая политика — активный фактор,
формирующий международные отношения. Международные отношения, постоянно
изменяясь под воздействием мировой политики, в свою очередь, влияют на ее
содержание и характер» (19).
Такая позиция облегчает понимание происходящего на мировой арене и вполне
может быть принята в качестве исходной в анализе мировой политики. Вместе с
тем, было бы полезно внести некоторые уточнения. Взаимодействие государств
на мировой арене, двусторонние и многосторонние связи между ними в
различных областях, соперничество и конфликты, высшей формой которых
выступают войны, сотрудничество, диапазон которого простирается от
спорадических торговых обменов до политической интеграции, сопровождающейся
добровольным отказом от части суверенитета, передаваемого в «общее
пользование», — все это точнее отражается термином «международная
политика». Что же касается понятия «мировая политика», то оно смещает
акцент именно на ту все более заметную роль, которую играют в формировании
международной среды нетрадиционные акторы, не вытесняющие однако
государство как главного участника международных общений.
Очевидно, что различия существуют не только между мировой политикой и
международными отношениями, но и между внешней и международной политикой:
внешняя политика той или иной страны представляет собой конкретное,
практическое воплощение министерством иностранных дел (или соответствующим
ему внешнеполитическим ведомством) основных принципов международной
политики государства, вырабатываемых в рамках его более широких структур и
призванных отражать его национальные интересы. Что касается
негосударственных участников международных отношений, то для многих из них
(например, для многонациональных корпораций, международных мафиозных
группировок, конфессиональных общностей, принад-
54
лежащих, скажем, к католической церкви или исламу) международная политика
чаще всего вовсе и не является «внешней» (или, по крайней мере, не
рассматривается в качестве таковой) (20). Вместе с тем подобная политика
выступает одновременно как:
а) «транснациональная» — поскольку осуществляется помимо того или иного
государства, а часто и вопреки ему и б) «разгосудар-ствленная» — поскольку
ее субъектами становятся группы лидеров, государственная принадлежность
которых носит, по сути, формальный характер (впрочем, феномен «двойного
гражданства» нередко делает излишней и такую формальность).
Разумеется, внешняя и международная политика государства тесно связаны не
только друг с другом, но и с его внутренней политикой, что обусловлено, в
частности, такими факторами, как единая основа и конечная цель, единая
ресурсная база, единый субъект и т.п. (Именно этим, кстати говоря,
объясняется и то обстоятельство, что анализ внешнеполитических решений
возможен лишь с учетом расстановки внутриполитических сил.) С другой
стороны, как это ни кажется на первый взгляд парадоксальным, феномены
«транснациональной» и даже «разгосудар-ствленной» политики все чаще
становятся свойственными и межгосударственному общению.
Действительно, как показывает швейцарский исследователь Ф. Брайар (21),
внешняя политика все в меньшей и меньшей степени является уделом только
министерств иностранных дел. В силу возросшей необходимости сообща
управлять все более сложными и многочисленными проблемами, она становится
достоянием большинства других государственных ведомств и структур.
Различные группы национальных бюрократий, имеющие отношение к международным
переговорам, часто стремятся к непосредственному сотрудничеству со своими
коллегами за рубежом, к согласованным действиям с ними. Это приводит к
развитию оккультных связей и интересов, выходящих за рамки государственных
принадлежностей и границ, что делает внутреннюю и международную сферы еще
более взаимопроницаемыми.
3. Взаимосвязь внутренней и внешней политики
Проблема взаимосвязи и взаимовлияния внутренней и внешней политики — одна
из наиболее сложных проблем, которая была и продолжает оставаться предметом
острой полемики между различными теоретическими направлениями международно-
политической науки — традиционализмом, политическим идеализмом, марксизмом
— и такими их современными разновид-
55
ностями, как неореализм и неомарксизм, теории зависимости и
взаимозависимости, структурализм и транснационализм. Каждое из этих
направлений исходит в трактовке рассматриваемой проблемы из собственных
представлений об источниках и движущих силах политики.
Так, например, для сторонников политического реализма внешняя и
внутренняя политика, хотя и имеют единую сущность, — которая, по их мнению,
в конечном счете сводится к борьбе за силу, — тем не менее составляют
принципиально разные сферы государственной деятельности. По убеждению Г.
Моргентау, многие теоретические положения которого остаются популярными и
сегодня, внешняя политика определяется национальными интересами.
Национальные интересы объективны, поскольку связаны с неизменной
человеческой природой, географическими условиями, социокультурными и
историческими традициями народа. Они имеют две составляющие: одну
постоянную — это императив выживания, непреложный закон природы; другую
переменную, являющуюся конкретной формой, которую эти интересы принимают во
времени и пространстве. Определение этой формы принадлежит государству,
обладающему монополией на связь с внешним миром. Основа же национального
интереса, отражающая язык народа, его культуру, естественные условия его
существования и т.п., остается постоянной. Поэтому внутренние факторы жизни
страны (политический режим, общественное мнение и т.п.), которые могут
меняться и меняются в зависимости от различных обстоятельств, не
рассматриваются реалистами как способные повлиять на природу национального
интереса: в частности, национальный интерес не связан с характером
политического режима (22). Соответственно, внутренняя и внешняя политика
обладают значительной автономией по отношению друг к другу.
Напротив, с точки зрения представителей ряда других теоретических
направлений и школ внутренняя и внешняя политика не только связаны друг с
другом, но эта связь носит характер детерминизма. Существует две версии
подобного детерминизма. Одна из них свойственна ортодоксальному марксизму,
с позиций которого внешняя политика является отражением классовой сущности
внутриполитического режима и зависит в конечном счете от определяющих эту
сущность экономических отношений общества. Отсюда и международные отношения
в целом носят «вторичный» и «третичный», «перенесенный» характер (23).
Другой версии детерминизма придерживаются сторонники геополитических
концепций, теории «богатого Севера» и «бедного
56
Юга», а также неомарксистских теорий зависимости, «мирового центра» и
«мировой периферии» и т.п. Для них, по сути, исключительным источником
внутренней политики являются внешние принуждения. Так, например, с точки
зрения И. Валлерстайна, для того, чтобы понять внутренние противоречия и
политическую борьбу в том или ином государстве, его необходимо
рассматривать в более широком контексте: контексте целостности мира,
представляющего собой глобальную империю, в основе которой лежат законы
капиталистического способа производства — «миро-экономика». «Центр империи»
— небольшая группа экономически развитых государств, — потребляя ресурсы
«мировой периферии», является производителем промышленной продукции и
потребительских благ, необходимых для существования составляющих ее
слаборазвитых стран. Таким образом, речь идет о существовании между
«центром» и «периферией» отношений несимметричной взаимозависимости,
являющихся основным полем их внешнеполитической борьбы. Развитые страны
заинтересованы в сохранении такого состояния (которое, по сути,
представляет собой состояние зависимости), тогда как страны «периферии»,
напротив, стремятся изменить его, установить новый мировой экономический
порядок. В конечном счете, основные интересы тех и других лежат в сфере
внешней политики, от успеха которой зависит их внутреннее благополучие.
Значение внутриполитических процессов, борьбы партий и движений в рамках
той или иной страны, определяется той ролью, которую они способны играть в
контексте «миро-экономики» (24).
Еще один вариант детерминизма характерен для представителей таких
теоретических направлений в международно-политической теории, как
неореализм (25) и структурализм (приобретающий относительно самостоятельное
значение) (26). Для них внешняя политика является продолжением внутренней,
а международные отношения — продолжением внутриобщественных отношений.
Однако решающую роль в определении внешней политики, по их мнению, играют
не национальные интересы, а внутренняя динамика международной системы. При
этом, главное значение имеет меняющаяся структура международной системы:
являясь в конечном счете, опосредованным результатом поведения государств,
а также следствием самой их природы и устанавливающихся между ними
отношений, она в то же время диктует им свои законы. Таким образом, вопрос
о детерминизме во взаимодействии внутренней и внешней политики государства
решается в итоге в пользу внешней политики.
57
В свою очередь, представители концепций взаимозависимости мира в анализе
рассматриваемого вопроса исходят из тезиса, согласно которому внутренняя и
внешняя политика имеют общую основу — государство. Для того, чтобы получить
верное представление о мировой политике, считает, например, профессор
Монреальского университета Л. Дадлей, следует вернуться к вопросу о
сущности государства. Любое суверенное государство обладает двумя
монополиями власти. Во-первых, оно имеет признанное и исключительное право
на использование силы внутри своей территории, во-вторых, обладает здесь
легитимным правом взимать налоги. Таким образом, территориальные границы
государства представляют собой те рамки, в которых осуществляется первая из
этих властных монополий — монополия на насилие — и за пределами которых
начинается поле его внешней политики. Здесь кончается право одного
государства на насилие и начинается право другого. Поэтому любое событие,
способное изменить то, что государство рассматривает как свои оптимальные
границы, может вызвать целую серию беспорядков и конфликтов. Пределы же
применения силы в рамках государства всегда обусловливались его
возможностью контролировать свои отдаленные территории, которая, в свою
очередь, зависит от военной технологии. Поскольку же сегодня развитие
транспорта и совершенствование вооружений значительно сократило
государственные издержки по контролю над территорией, постольку увеличились
и оптимальные размеры государства.
Что же происходит со второй из названных монополий? В рамках того или
иного государства часть общего дохода, который изымается фискальной
системой, составляет пределы внутренней компетенции государства, поле его
внутренней политики. Положение этого поля также зависит от технологий, но
на этот раз речь идет об информационных технологиях. Доступность
специализированных рынков, экспертной информации, высшего образования и
медобслуживания дает гражданам те преимущества, которыми они не обладали в
простой деревне. Именно благодаря этим преимуществам уровень налогов может
расти без риска вынудить индивидов или фирмы обосноваться в другом месте.
Любое же необдуманное расширение этого поля — например, внезапное повышение
налогов сверх определенных пределов, способное вызвать конфискацию
совокупного дохода граждан, чревато риском внутренних конфликтов в стране.
С этой точки зрения одной из причин развала Советского Союза стала его
неспособность генерировать ресурсы, требуемые для финансирования своего
военного аппарата (27).
58
Таким образом, для сторонников описанных позиций вопрос о первичности
внутренней политики по отношению к внешней или наоборот не имеет
принципиального значения: по их мнению и та, и другая детерминированы
факторами иного, прежде всего, технологического характера. При этом, если
уже неореалисты признают, что в наши дни государство больше не является
единственным участником мировой политики, то согласно многим представителям
теорий взаимозависимости и структурализма оно все больше утрачивает и
присущую ему прежде основную роль в ней. На передний план выступают такие
международные акторы, как межправительственные и неправительственные
организации, транснациональные корпорации, политические и социальные
движения и т.п. Степень влияния этих, новых акторов на мировую политику,
усиливающаяся роль международных режимов и структур иллюстрируются, в
частности, происходящими в ней сегодня и составляющими ее наиболее
характерную черту интеграционными процессами.
Еще дальше в этом отношении идут сторонники школы транснационализма (28).
По их мнению, в наши дни основой мировой политики уже не являются отношения
между государствами. Многообразие участников (межправительственные и
неправительственные организации, предприятия, социальные движения,
различного рода ассоциации и отдельные индивиды), видов (культурное и
научное сотрудничество, экономические обмены, родственные отношения,
профессиональные связи) и «каналов» (межуниверситетское партнерство,
конфессиональные связи, сотрудничество ассоциаций и т.п.) взаимодействия
между ними вытесняют государство из центра международного общения,
способствуют трансформации такого общения из «интернационального» (т.е.
межгосударственного, если вспомнить этимологическое значение этого термина)
в «транснациональное» (т.е. осуществляющееся помимо и без участия
государств). Для новых акторов, число которых практически бесконечно, не
существует национальных границ. Поэтому на наших глазах возникает
глобальный мир, в котором разделение политики на внутреннюю и внешнюю
теряет всякое значение.
Значительное влияние на подобный подход оказали выдвинутые еще в 1969
году Дж. Розенау идеи о взаимосвязи между внутренней жизнью общества и
международными отношениями, о роли^социальных, экономических и культурных
факторов в объяснении международного поведения правительств, о «внешних»
источниках, которые могут иметь чисто «внутренние», на первый взгляд,
события и т.п. (29).
59
Розенау был и одним из первых, кто стал говорить о «раздвоенности» мира:
с этой точки зрения современность характеризуется сосуществованием, с одной
стороны, поля межгосударственных взаимоотношений, в котором действуют
«законы» классической дипломатии и стратегии; и, с другой стороны — поля, в
котором сталкиваются «акторы вне суверенитета», т.е. негосударственные
участники. Отсюда и «двухслойность» мировой политики: межгосударственные
отношения и взаимодействие негосударственных акторов составляют два
самостоятельных, относительно независимых, параллельных друг другу мира
«пост-международной» политики (30).
Продолжая эту мысль, французский политолог Б. Бади останавливается на
проблеме импорта странами «Юга» западных политических моделей (в частности
— государства как института политической организации людей). В широком
смысле можно констатировать, с его точки зрения, явный провал
универсализации западной модели политического устройства. Именно в этом
провале заключается, по его мнению, основной источник беспорядка в
современных международных отношениях и наблюдающихся сегодня противоречивых
и сложных процессов переустройства мира (31).
В той мере, в какой государство-нация не соответствует социо-культурным
традициям обществ-импортеров, члены этих обществ не чувствуют себя
связанными с данной моделью политического устройства, не идентифицируют
себя с ней. Отсюда наблюдаемый в постколониальных странах феномен
отторжения гражданских отношений. А поскольку социальная динамика не терпит
пустоты, это отторжение ведет социальных акторов к поиску новых
идентичностей и иных форм социально-политической организации. С этим
связано такое явление, получившее широкое распространение в современном
мире (и несущее в себе огромный конфликтный потенциал), как вспышка
партикуляризма, которую ошибочно отождествляют с национализмом или
пробуждением наций. На самом деле происходит как раз обратное. Инфляция
идентичности характеризуется в действительности ненадежностью способов ее
кристаллизации и поиском замещающих ее иных форм социальных и политических
отношений. Такой поиск идет как в направлении микрокоммунитарных
реконструкций («я не чувствую себя гражданином, следовательно, вместо
этого, я рассматриваю себя прежде всего как члена моего клана, даже моей
семьи, моей деревни»), так и создания макрокомму-нитарных связей («я
идентифицирую себя с определенной религией, с определенной языковой,
культурной или исторической
60
общностью, которая выходит за пространственные рамки прежних наций-
государств»).
С точки зрения вопроса о соотношении внутренней и внешней политики это
достаточно серьезный феномен. Перед лицом утраты легитимности правительств
и малопривлекательного характера моральных и идеологических аргументов,
которые они берут на вооружение для оправдания своих действий, политические
лидеры все больше стремятся придать этим действиям не только национальное,
но и международное значение. Так, Б. Ельцин и политические силы,
выступавшие на его стороне во время октябрьских событий 1993 года,
стремились привлечь на свою сторону общественное мнение граждан не только
своей страны, но и всего международного сообщества, и прежде всего —
ведущих Западных держав, используя существующие в них демократические
традиции, а также опасения глобальных последствий призывов российской
оппозиции к вооруженному противостоянию режиму. В свою очередь, оппозиция,
независимо от провозглашаемых ею лозунгов, также стремилась создать о себе
определенный имидж не только внутри страны, но и за рубежом.
Завершая рассмотрение проблемы соотношения внутренней и внешней политики
можно сделать следующие выводы.
Во-первых, детерминистские объяснения соотношения внутренней и внешней
политики малоплодотворны. Каждое из них — идет ли речь о «первичности»
внутренней политики по отношению к внешней или наоборот, — отражает лишь
часть истины и потому не может претендовать на универсальность. Более того,
уже сама продолжительность подобного рода полемики — а она длится
фактически столько, сколько существует политическая наука, — говорит о том,
что на самом деле в ней отражается тесная связь эндогенных и экзогенных
факторов политической жизни. Любые сколь-либо значимые события во
внутриполитической жизни той или иной страны немедленно отражаются на ее
международном положении и требуют от нее соответствующих шагов в области
внешней политики. Так, например, уже на следующий день после того как стали
известны результаты парламентских выборов в декабре 1993 года в России,
эстонский премьер-министр М. Лаар выразил мнение, что они должны
подтолкнуть Европейский Союз к быстрой интеграции Прибалтики в НАТО.
Латвийский президент Г. Улманис подчеркнул, что восхождение Жириновского —
результат слабости политики Ельцина за последние шесть месяцев. В свою
очередь, украинские политики заявили, что после указанных результатов не
может быть и речи об одностороннем ядерном разоружении. Все это не мог-
61
ло не повлечь за собой соответствующих изменений в российс кой внешней
политике. Верно и обратное: важные решения, принимаемые в сфере внешней
политики, влекут за собой необходимость адекватных мероприятий во
внутриполитической жизни. Так, намерение РФ стать членом Совета Европы
потребовало от ее руководства изменения своего отношения к проблеме прав
человека, которые в постсоветской России, по свидетельству международных и
отечественных правозащитных организаций, Повсеместно нарушались. В свою
очередь, принятие России в эту влиятельную межправительственную организацию
было оговорено условием, согласно которому внутреннее законодательство РФ
должно быть приведено в соответствие с западноевропейскими стандартами, а
нарушениям прав человека должен быть положен конец не только на словах, но
и в практике повседневной жизни граждан.
Во-вторых, в современных условиях указанная связь становится настолько
тесной, что иногда теряет смысл само употребление терминов «внутренняя» и
«внешняя политика», оставляющее возможность для представлений о
существовании двух отдельных областей, между которыми существуют
непроходимые границы, в то время как в действительности, речь идет об их
постоянном взаимном переплетении и «перетекании» друг в друга. Так,
отношение постсоветского политического режима к российской национал-
патриотической оппозиции или же к темпам и формам приватизации
госсобственности, не говоря уже о реформах, касающихся армии, ВПК,
природоохранных мероприятий или же законодательных основ в области прав и
свобод человека, с самого начала не могло не увязываться им с официально
провозглашенными внешнеполитическими ориентирами, направленными «на
партнерские и союзнические отношения на основе приверженности общим
демократическим ценностям со странами Запада» (32). В свою очередь,
приоритеты в области внешней политики диктуются необходимостью продвижения
по пути объявленных режимом внутриполитических целей — политической
демократии, рыночной экономики, социальной стабильности, гарантий
индивидуальных прав и свобод, или, по меньшей мере, периодического
декларативного подтверждения приверженности курсу реформ.
В-третьих, рост числа акторов «вне суверенитета» не означает, что
государство как институт политической организации людей уже утратило свою
роль или утратит ее в обозримом будущем. В свою очередь, отсюда следует,
что внутренняя и внешняя политика остаются двумя неразрывно связанными и в
то же время
62
[pic]
несводимыми друг к другу «сторонами одной медали»: одна из них
обращена внутрь государства, другая — во вне его. И как верно
подчеркивает французский политолог М. Жирар, «большинство
интеллектуальных усилий, имеющих смелость или неосторожность либо
игнорировать эту линию водораздела между внутренней и внешней
политикой, либо считать ее утратившей актуальность, пытающихся
отождествить указанные стороны друг с другом, неизбежно обрекают
себя на декларации о намерениях или на простые символы веры» (33).
В-четвертых, нарастающая сложность политических ситуаций и
событий, одним из источников и проявлений которой является
вышеотмеченное увеличение числа и многообразия акторов (в том
числе таких, как мафиозные группировки, преступные кланы,
амбициозные и влиятельные неформальные лидеры и т.п.), имеет своим
следствием то обстоятельство, что их действия не только выходят за
рамки национальных границ, но и влекут за собой существенные
изменения в экономических, социальных и политических отношениях и
идеалах и зачастую не вписываются в привычные представления.
Сказанным определяются те сложности, которые связаны с
выяснением предмета Международных отношений.
4. Предмет Международных отношений
Одним из вопросов, широко обсуждаемых сегодня в научном
сообществе ученых-международников, является вопрос о том, можно
ли считать Международные отношения самостоятельной дисциплиной,
или же это неотъемлемая часть политологии. На первый взгляд,
ответ на него вполне очевиден: международные отношения, ядром
которых являются политические взаимодействия, как бы «по
определению» составляют неотъемлемую часть объекта политологии.
Обусловлено это тем, что международная политика, как выражение,
или модус существования международных отношений, подобно любой
другой разновидности политики (экономической, социальной и т.п.),
представляет собой соперничество и согласование интересов, целей
и ценностей, в процессе которого взаимодействующие общности
используют самые различные средства, — от целенаправленного
влияния до прямого насилия. Здесь так же, как и во внутренней
политике, речь идет о столкновениях по поводу власти и
распределения ресурсов.
Задумаемся однако над тем, почему же в существующей учебной
литературе по политологии — а она, как известно, отража-
63
ет наиболее устойчивые, апробированные результаты, а также нерешенные
проблемы исследовательского процесса — международные отношения либо
отсутствуют, либо наличествуют чисто формально.
Одним из ответов является утверждение о том, что политоло-гия — это наука
о внутренней политике, ограниченной рамками организованного
государственного общества. Тем самым вроде бы автоматически постулируется
самостоятельность науки о международных отношениях. Однако основанная на
подобном видении самостоятельность сводится к чисто количественному
измерению. Так, например, М. Гунелль так же полагающий, что предмет
политологии ограничивается национальными (т.е. внутриполитическими)
проблемами, не считает это препятствием для включения в него международных
отношений: «Основным предметом науки о международных отношениях являются
властные отношения... ее предмет совпадает с предметом политической
науки... Разное только географическое поле». В качестве доказательства
приводятся факты усиливающегося взаимодействия и взаимопереплетения
внутриполитических и международно-политических процессов.
Действительно, в наши дни повсеместно наблюдается феномен
взаимопроникновения внутренней и международной политики, проявившийся,
например, в воссоединении Германии, или же получающий выражение в
возрастающем влиянии внешнеполитических акций правительства того или иного
государства на электоральное поведение его населения. Впрочем, внутренняя и
внешняя политика всегда были едины по своим источникам и ресурсам, отражая
(более или менее удачно и эффективно) присущими им средствами единую линию
того или иного государства. Речь вдет, в конечном счете, о двух сторонах,
двух аспектах политики как сферы и процесса деятельности, в основе которой
лежит борьба интересов. Не случайно, например, наиболее распространенные
методы прогнозирования внешней политики основываются либо на исследовании
процесса принятия решений (работы Ч. Германна, О. Холсти, Г. Аллисона и
др.), либо на факторном подходе (Дж. Розенау, Д. Фрей, Д. Рюлофф), либо на
анализе других аспектов и сторон, относящихся к внутриполитической области.
Эти аспекты учитываются и системным подходом. И наоборот — анализ
внутриполитических процессов не может не учитывать того влияния, которые
оказывают на них изменения в международной системе.
Как известно, разработка модели принятия решений послужила отправным
пунктом для создания (в конце 60-х годов) шко-
64
[pic]
лы сравнительного внешнеполитического анализа под руководством Дж.
Розенау и попыток формулирования «предтеории внешней политики»,
базирующейся на постулате о взаимосвязи и взаимодействии
национальных (или «внутренних») политических систем и международно-
политической системы. Идеи Дж. Розенау, оказавшие значительное
влияние на международно-политическую теорию, получили дальнейшее
развитие в начале 90-х годов, когда им была выдвинута концепция
«постмеждународной политики», в основе которой — тезис о разрыве,
бифуркации между традиционным государственно-центричным миром и
новым полицентричным миром «акторов вне суверенитета» и о смещении,
вследствие такого разрыва, всей совокупности параметров,
регулирующих международные отношения. Изучение взаимосвязи
(linkage) между внутренней жизнью общества и международными
отношениями, роли социальных, психологических, культурных и иных
факторов в объяснении поведения участников этих отношений, анализ
«внешних» источников, которые могут иметь «чисто внутренние», на
первый взгляд, события, все это стало сегодня неотъемлемой частью
международно-политической науки.
Учитывая вышесказанное, представляется вполне понятным и
плодотворным стремление рассмотреть основные вопросы политической
науки без разделения ее проблем на внутренние и внешние
(международные): такие попытки отмечаются и в зарубежной, и в
отечественной литературе (34).
Вместе с тем, представления о чисто количественном характере
различий между внутренней и международной политикой, а тем более —
утверждения сторонников транснационализма о стирании всякой грани
между ними в эпоху взаимозависимости отражают не только тенденции
развития политического процесса, но и состояние самой науки о
международных отношениях. Как справедливо отмечал канадский
специалист, «интенсивная концептуальная и исследовательская
деятельность может создать впечатление о том, что разработка
теории международной политики находится на пути своего удачного
завершения, как это стремятся внушить некоторые видные
представители школы сравнительной международной политики. Однако
подобный оптимизм является, увы, довольно преждевременным».
В самом деле, несмотря на свой солидный возраст (одно из первых
исследований в этой области — работа Фукидида «История
Пелопонесской войны» — появилась еще в V веке до н.э.) наука о
международных отношениях не может похвастаться крупными успехами.
Даже в рамках такого теоретического течения,
3—1733 65
как политический реализм, придающий исследованию внешней политики
государства центральное место, ее понимание остается слишком общим,
лишенным необходимой строгости. Главное, что удалось сделать наиболее
крупным представителям указанного течения — Г. Моргентау, Р. Арону, А-
Уолферсу и др. — это показать сложность данного феномена, его неоднозначный
характер, связанный с тем, что он имеет отношение и к внутренней, и к
международной жизни, к психологии и теории организации, к экономической
сфере и социальной структуре и т.п.
Это позволило критикам политического реализма — сторонникам
модернистского направления — приступить к конкретному изучению
внешнеполитической деятельности государств, опираясь на возможности таких
наук, как социология и психология, экономика и математика, антропология и
информатика и др. Использование методов системного подхода, моделирования,
ситуационного и структурно-функционального анализа, теории игр и т.п. дало
возможность представителям отмеченного направления (М. Каплан, Д. Сингер,
К. Райт, К. Дойч, Т. Шеллинг и др.) подвергать проверке гипотезы,
касающиеся прогнозирования внешней политики того или иного государства,
основываясь на обобщении эмпирических наблюдений, дедуктивных суждений,
изучении корреляций; систематизировать факторы, влияющие на международные
ориентации правительств, формировать соответствующие базы данных,
исследовать процессы принятия внешнеполитических решений. Однако модернизм
не стал сколь-либо однородным теоретическим направлением. Догма-тизация
принципа научной строгости и оперирования данными, поддающимися
эмпирической верификации, обрекала его на ре-дукционизм, фрагментарность
конкретных исследовательских объектов и фактическое отрицание специфики
внешней политики и международных отношений.
Периодически обостряющиеся между представителями науки о международных
отношениях «большие дебаты», сопровождающие ее фактически с первых шагов
конституирования в относительно самостоятельную дисциплину (по общему
мнению этот процесс, продолжающийся и поныне, ведет свое начало с
межвоенного периода первой половины XX века), до сих пор не смогли
поколебать доминирующую среди них неуверенность в эпистемологическом
статусе своей дисциплины, особенностях ее объекта, специфике предметного
поля и основных исследовательских методов. Более того, само продолжение
таких дебатов, а главное — их содержание убеждают (непосредственно или им-
66
плицитно, целенаправленно или по существу) в обоснованности подобной
неуверенности.
В этой связи симптоматично, что в конце 1994 года по обе стороны
Атлантики такие специализированные журналы как «Inemational Organization» в
США и «Le Trimestre du monde» во Франции почти одновременно выпускают
специальные издания, целиком посвященные выяснению проблемы состояния
международных исследований и предмету науки о международных отношениях.
Совпадает и один из главных выводов, вытекающий из обеих дискуссий, в
соответствии с которым главное препятствие автономизации науки о
международных отношениях вытекает из трудностей в идентификации ее объекта.
«Мы находимся в положении, — пишет в этой связи Б. Ланг, — когда
реальность не дана исследователям в непосредственном восприятии, когда они
не имеют дела с объектом, который характеризовался бы четко очерченными
контурами, отличающими его от не-обьекга» (35). Еще более определенно
высказывается Ф. Брайар, утверждающий, что «объект изучения международных
отношений не обладает нередуцируемой спецификой по отношению к широкому
полю политики... Сегодня становится все труднее утверждать, что этот объект
не поддается исследованию на основе подхода и концептов политической науки
и что необходимо развивать для этого собственную научную дисциплину» (36).
Традиционно объектом международных отношений считалась среда, в которой
господствует «предгражданское состояние» — анархическое, неупорядоченное
поле, характеризующееся отсутствием центральной, или верховной власти и,
соответственно, монополии на легитимное насилие и на безусловное
принуждение. В этой связи Р. Арон считал специфической чертой международных
отношений, «которая отличает их от всех других социальных отношений, то,
что они развертываются в тени войны, или, употребляя более строгое
выражение, отношения между государствами в самой своей сущности содержат
альтернативу мира и войны» (37). В целом с таким пониманием специфики
объекта науки о международных отношениях соглашались и либералы, хотя они
подчеркивали, что, во-первых, указанная анархичность никогда не была
полной, а во-вторых, возникновение и развитие международных институтов,
распространение и усиление международных режимов вносят все большую
упорядоченность и регулируемость в отношения между международными
участниками. Одновременно они обратили внимание на то обстоятельство,
которое затем стало одним из главных критичес-
з* 67
[pic]
ких орудий, обращенных против сторонников политического реализма их новыми
оппонентами — транснационалистами. Речь идет о редуцировании международных
отношений к межгосударственным взаимодействиям и абсолютизации принципа
национального интереса, понимаемого реалистами, фактически, как некая
априорная данность.
Однако, как показало дальнейшее развитие исследований в области
международных отношений, самим транснационалистам тоже не удалось
преодолеть указанный недостаток. С одной стороны, как уже говорилось выше,
ссылки на взаимозависимость мира и на взаимопроникновение внутренней и
международной политики не убеждают в том, что различие между ними уже
исчезло или перестанет существовать в будущем. С другой стороны, критерий
так называемой политической локализации, который призван преодолеть
присущее реализму редуцирование международных отношений к
межгосударственным, также не решает проблему. Как уже отмечалось, в
соответствии с этим критерием объектом науки о международных отношениях
являются любые социальные отношения и потоки, пересекающие границы и
избегающие единого государственного контроля. Однако границы, на которые
ссылается данный критерий, — неотъемлемый признак государственности,
всемерно оберегаемый символ национального суверенитета, поэтому ссылка на
них так и или иначе возвращает нас к вопросу о зависимости международных
отношений от межгосударственных взаимодействий, сводя существенную, на
первый взгляд, новизну в понимании объекта науки к чисто количественным
различиям: большему или меньшему влиянию государств на регулирование
указанных потоков и отношений.
Означает ли это, что указание на анархичность как на характеристику,
определяющую особенности объекта науки о международных отношениях,
сохраняет все свое значение? Основываясь на анализе полемики между
неореалистами и неолибералами, Р. Пауэлл показывает, что ссылки на
анархичность как на нередуцируемую специфику международных отношений
фактически утрачивают значение в обоих ее аспектах: и в смысле отсутствия
наднационального мирового правительства, и в смысле готовности
международных акторов к применению силы. С другой стороны, ссылки на
стремление к абсолютным и относительным выгодам, как выражение
национального интереса, не способны объяснить причины наличия или
отсутствия международного сотрудничества, а также его степень.
Сотрудничество и заинтересованность в выгодах могут изменяться
одновременно, но это не озна-
68
чает обязательного существования между ними причинно-следственной связи. По
мнению Р. Пауэлла, и в том, и в другом случае причиной выступают
особенности стратегической окружающей среды, которая всецело обусловливает
интерес государств в относительных выгодах и, таким образом, затрудняет
развитие сотрудничества (38).
В данной связи неизбежен вопрос: а каковы эти особенности? Вернее, что
лежит в их основе? Иначе говоря, проблема возвращается «на круги своя». В
конечном итоге приходится признать, что объект науки о международных
отношениях характеризуется дуализмом регулируемости и порядка (как
совокупного и противоречивого результата сознательной деятельности по
формированию и развитию международных организаций, институтов и режимов, а
также спонтанного следствия объективного функционирования международной
системы и связанных с ним структурных принуждений и ограничений), с одной
стороны, и значительной долей непредсказуемости, вытекающей из плюрализма
суверенитетов и психологических особенностей лиц, принимающих решения,
которые способны повлиять на ход развития политических событий и процессов
— с другой. Указанный дуализм не удается отразить в рамках единой теории.
Отсюда тот «страбизм», присущий Международным отношениям, который, по
мнению М. Жирара, считается среди ее представителей чем-то вроде тайного
знака профессиональной принадлежности (39). Но если он рассматривает этот
«знак» как определенную теоретическую опасность, то американский ученый К.
Холсти считает, что для науки о международных отношениях «теоретический
плюрализм является единственно возможным ответом на многообразные
реальности сложного мира. Любая попытка установить какую-то
ортодоксальность, основанную на единой точке зрения или особой методологии,
может привести лишь к чрезмерному упрощению и уменьшению шансов на прогресс
познания» (40).
Гетерогенность, сложность и многозначность международных отношений,
многообразие наблюдающихся в них тенденций, неожиданный, в чем-то
непредсказуемый ход их эволюции, а кроме того, отсутствие сколь-либо четких
материально-пространственных границ, которые отделяли бы международные
отношения и внешнюю политику от внутриобщественных отношений и внутренней
политики, — все это действительно говорит о сопротивляемости объекта науки
о международных отношениях усилиям по созданию некоей единой
всеохватывающей теории, если понимать под этим термином целостную и
непротиворечивую
69
систему эмпирически верифицируемых знаний. Вместе с тем, данная констатация
отнюдь не означает, что Международные отношения не имеют своего предмета
(41). О существовании такого предмета свидетельствует наличие целого ряда
проблем, сущность которых, при всем богатстве взаимосвязанного и
взаимозависимого мира, не сводится к внутриполитическим отношениям, а
обладает собственной динамикой, дышит собственной жизнью. Признавая, что
удовлетворительного решения вопроса о том, как выразить эту сущность, пока
не найдено, не стоит забывать, что речь идет о разных видах политической
деятельности, которые используют разные средства (например: армия, военная
стратегия и дипломатия во внешней политике; полиция, государственное право
и налоги — во внутренней), обладают разными возможностями (если полигика —
сфера рисковой деятельности, то во внешней и международной политике степень
риска неизмеримо более высока, чем во внутренней); осуществляются в разных
средах (в международных отношениях, являющихся средой внешнеполитической
деятельности, нет монополии на легитимное насилие: соответствующие акции
ООН далеко не бесспорны и легитимны по большей части лишь для ограниченного
круга членов международного сообщества).
Вот почему центральные понятия политологии (например такие, как
«политическая власть», «политический процесс», «политический режим»,
«гражданское общество» и т.п.) имеют специфическое значение в применении к
внешней (международной) полигике, формируя свое, относительно автономное
предметное поле. Составной частью этого поля являются «частнона-учные»
понятия и проблемы, в которых отражается специфика международных отношений
— такие, как «плюрализм суверенитетов», «баланс сил», «би- (+) и (-)
многополярность», «дипломатия», «стратегия» и т.п. Разрабатываемые в рамках
данного поля, указанные понятия все чаще с успехом используются политоло-
гией в исследовании внутриполитических процессов. Так, наука о
международных отношениях уже обогатила политическую теорию такими, ставшими
общеполитологическими понятиями, как «национальный интерес», «переговоры» и
т.п., которые вполне успешно применяются для анализа внутриполитических
проблем. Тем самым она предстает как относительно автономная политическая
дисциплина, имеющая собственный предмет исследования. Это подтверждается и
такими внешними, но в то же время важными признаками, как наличие
специализированных журналов, существование международного научного
сообщества — специалистов, которые следят за работами друг друга и
совместны-
70
ми усилиями, через взаимную критику, опираясь на общезначимые достижения,
полученные в рамках различных теоретических направлений и школ, развивают
свою дисциплину, ставшую неотъемлемой частью университетского образования.
И хотя речь идет о сравнительно молодой дисциплине, об окончательном
конституировании которой, ее полной автономности по отношению к политологии
говорить пока еще рано, даже более того: особенности самого объекта этой
дисциплины дают основания предполагать, что такая автономность вряд ли
возможна и в еколь-либо обозримом будущем, — все это не избавляет от
необходимости, в силу вышеуказанных обстоятельств, разработки проблем,
касающихся самостоятельного теоретического статуса науки о международных
отношениях.
ПРИМЕЧАНИЯ
1. Авторство в изобретении термина «международные отношения» принадлежит
английскому мыслителю Джереми Бентаму (1748—1832), который понимал под ним
общения между государствами. Впоследствии он был воспринят юристами и
применялся исключительно для обозначения правовых межгосударственных
взаимодействий.
2. Иноземцев Н.Н. Ленинский курс международной политики КПСС. - М..
1978, с. 11.
. 3. Курс международного права. В семи томах. Том 1. Понятие, предмет и
система международного права. М., 1989, с. 10.
4. Шахназаров Г.Х. Грядущий миропорядок. — М., 1981, с. 19.
5. Aron R.. Paix et guerre entre les nations. P., 1984, p. 17.
6. Aron R. Une Sociologie des relations intemationales //Revue fran^aise
de sociologie. 1963. Vol. IV.
7. Caporaso J. Dependence, Dependecy and Power in the Global System:
A Structural and Behavioral Analisis //International Organisation. 1979, №
10.
8. Synger D. (ed.). Quantitative International Politics: Insights and
Evidence. N.Y., - 1978.
9. Rosenau J.N. Le touriste et Ie terroriste ou les deux extremes du
continuum international // Etudes intemationales. 1979. Juin, p. 220.
10. При этом, термин «переходность» в данном случае отнюдь не означает,
что речь идет о некой линейной тенденции, результат которой известен
заранее. В действительности, данной сфере общественных отношений, даже
больше чем другим, свойственны элементы непредсказуемости, незаданности,
неоднозначности и неожиданности.
11. Merle М. Sociologie des relations intemationales. P., 1974, p. 137.
12. Социализм и международные отношения. — М., 1975, с. 16.
71
13. Кукулка Ю. Проблемы теории международных отношений. М., 1980, с.85-
86.
14. Гладков В.П. Международное общество: утопия или реальная перспектива
// Мировая экономика и международные отношения. 1989, № 6, с. 61.
15. См. об этом: Чешков М. Осмысление мироцельноста: новая оппозиция идей
или их сближение? //МЭиМО, 1995, № 2.
16. См., например: Les relations intemationales: Les nouveaux debats
theoriques // Le trimestre du monde, 1994, № 3.
17. См. об этом: Моргачев С. Пространство, время и поле в мировой
политике // МЭ и МО. 1989, № 7.
18. Таково, в частности, мнение французского исследователя М. Жирара,
высказанное им в ходе дискуссии на состоявшейся в начале 1995 года на
социологическом факультете МГУ российско-французской конференции по
проблемам политической науки.
19. Перестройка международных отношений: пути и подходы //Мировая
экономика и международные отношения. 1989, № 1, с. 58.
20. Так, например, в мусульманских странах представления о национальном
гражданстве появились лишь к концу XIX в. До этого мусульмане различных
государств юридически считались членами одной общины мусульман — ал—Уммы,
связанной отношениями покровительства—зависимости (вала дживар) и
находящейся под защитой «верховного» маула (вали) — Аллаха (Ислам.
Энциклопедический словарь. М., 1991, с. 242). Исламские же фундаменталисты,
по сути, и сегодня не признают деления мусульман по национально-
государственному признаку.
21. Braillard Ph. Relations intemationales: une nouvelle discipline//Le
trimestre du monde, 1994, № 3, p. 29.
22. Morgenthau H. Politics among Nations. The Struggle for Power and
Peace. — New York, 1948.
23. Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. 2-е изд. Т. 12, с. 735.
24. Wallerstein I. (sous la dir. de). Les inegalites entre Etats dans le
systeme international: origines et perspectives. — Centre quebeqois de
relations inter-nationales, University Laval, 1975, p. 12—22.
25. См., например: Waltz. К. Theory of International Politics. — New
York, 1979.
26. См.: Strange S. States and Markets. — London, 1988.
27. См.: 25. Dudley L. The Word and the Sword: How Techniques of
Information and Violence Have Shaped Our World. — Oxford, 1991.
28. См., например: Burton N J.W. World Society. — Cambridge, 1972;
Loard E. International Society. — London, 1991.
29. См.: Rosenau J. Lineage Politics: Essay on the Convergence of
National and International System. — New York, 1969.
30. См.: Rosenau J.N. Turbulence in World Politics. A Theory of Change
and Continuity. — Princeton, 1989.
72
[pic]
31. Badie В. L'Etat importc, L'occidentalisation de 1'ordre politique. —
Paris, 1992.
32. См.: О сути концепции внешней политики России // Международная жизнь,
1993, № 1, с. 19.
33. Girard М. (Sous la dir. de). Les individus dans la politique
intematio-nale. — Paris, 1994, p. 7.
34. См., например: Мурадян А.А. Двуликий Янус. Введение в полито-логию.
М., 1994; Поздняков Э.А. Философия политики. М., 1994; Badie В.
L'Etat importe... Op.cit.
35. Long В. La definition des Relations internationales: une prtalable &
leur theorisation // Le trimestre du monde, 3-е trimestre 1994, p. 12.
36. Braillard Ph. Les Relations internationales: une nouvelle discipline?
// Le trimestre du monde, 3-е trimestre 1994, p. 26.
37. Aron Л. Paix et Guerre entre les nations, p. 18.
38. Powell R. Anarchy in International Relations Thery: the Neorealist —
Neoliberal Debat // International Organizations. Spring 1994. Vol. 48, № 2,
p. 329-338.
39. Girard М. Op. cit., p. 9.
40. Holsti К. J. Mirror, Mirror on the Wall, Which Are the Fairest
Theories of All? // International Studies Quarterly. Vol. 33, 1989, p. 256.
41. Действительно, отсутствие объекта в «физическом смысле», т.е. как
отдельно существующей реальности, не связанной с другими выражениями
политического (например, во внутриобщественных отношениях), характерно не
только для Международных отношений, но и для по-литологии (если понимать
под нею внутриполитическую теорию), и для экономики. Это подчеркивал уже Р.
Арон (см. «Paix et Guerre entre les nations», p. 16). Точно так же дуализм
политической экономии, ее «разрыв» между монетаризмом и кейнсианством (на
абсолютную истинность не может претендовать ни то, ни другое из этих
направлений западной экономической мысли, а их чередование в практике
экономической жизни демонстрирует как преимущества, так и явные изъяны,
свойственные обоим подходам) указывает на то, что «страбизм» Международных
отношений не является свидетельством ее инвалидности.
73
Глава III
ПРОБЛЕМА МЕТОДА В МЕЖДУНАРОДНЫХ ОТНОШЕНИЯХ
Основная цель данной главы — познакомить с наиболее широко применяемыми
методами, методиками и техниками изучения Международных отношений и внешней
политики. В ней не ставится такая достаточно сложная и самостоятельная
задача, как научить пользоваться ими. Впрочем, ее решение было бы и
невозможно, так как для этого требуется, во-первых, подробное описание тех
или иных методов, иллюстрируемое примерами их конкретного применения в
исследовательской работе при анализе определенного объекта международных
отношений, а во-вторых (и это главное), — практическое участие в том или
ином научно-теоретическом или научно-прикладном проекте, поскольку, как
известно, нельзя научиться плавать, не входя в воду.
При этом следует иметь в виду, что каждый исследователь (или
исследовательский коллектив) обычно использует свой излюбленный метод (или
их группу), корректируемый, дополняемый и обогащаемый им с учетом имеющихся
условий и инструментария. Важно иметь в виду и то, что применение того или
иного метода зависит от объекта и задач исследования, а также (что весьма
существенно) от наличных материальных средств.
К сожалению, приходится отметить тот факт, что специальная литература,
посвященная проблеме методов и особенно — прикладных методик анализа
международных отношений, — весьма немногочисленна (особенно на русском
языке) и потому труднодоступна.
74. -'
1. Значение проблемы метода
Проблема метода — одна из наиболее важных проблем любой науки, так как в
конечном счете речь идет о том, чтобы научить, как получать новое знание,
как применять его в практической деятельности. Вместе с тем это и одна из
самых сложных проблем, которая и предваряет изучение наукой своего объекта,
и является итогом такого изучения. Она предваряет изучение объекта уже
потому, что исследователь с самого начала должен владеть определенной
суммой приемов и средств достижения ново-то знания. Она является итогом
изучения, ибо полученное в его результате знание касается не только самого
объекта, но и методов его изучения, а также применения полученных
результатов в практической деятельности. Более того, исследователь
сталкивается с проблемой метода уже при анализе литературы и необходимости
ее классификации и оценки.
Отсюда неоднозначность и в понимании содержания самого термина «метод».
Он означает как сумму приемов, средств и процедур исследования наукой
своего предмета, так и совокупность уже имеющегося знания. Это значит, что
проблема метода, обладая самостоятельным значением, в то же время тесно
связана с аналитической и практической ролью теории, которая также играет и
роль метода.
Распространенное мнение о том, что каждая наука имеет свой собственный
метод, верно лишь отчасти: большинство социальных наук не имеют своего
специфического, только им присущего метода. Поэтому они так или иначе
преломляют применительно к своему объекту общенаучные методы и методы
других (как социальных, так и естественнонаучных) дисциплин. В данной связи
принято считать, что методологические подходы политической науки (в том
числе и Международных отношений) строятся вокруг трех аспектов:
— как можно более строгое отделение исследовательской позиции от морально-
ценностных суждений или личных взглядов;
— использование аналитических приемов и процедур, являющихся общими для
всех социальных наук, что играет решающую роль в установлении и последующем
рассмотрении фактов;
— стремление к систематизации, или, иначе говоря, к выработке общих
подходов и построению моделей, облегчающих открытие «законов» (1).
И хотя при этом подчеркивается, что данное замечание не означает
необходимости «полного изгнания» из науки ценностных
75
суждений или личных позиций исследователя, тем не менее перед ним неизбежно
встает проблема более широкого характера — проблема соотношения науки и
идеологии. В принципе та или иная идеология, понимаемая в широком значении
— как сознательный или неосознанный выбор предпочтительной точки зрения —
существует всегда. Избежать этого, «деидеологизировать-ся» в этом смысле
нельзя. Интерпретация фактов, даже выбор «угла наблюдения» и т.п. неизбежно
обусловлены точкой зрения исследователя. Поэтому объективность исследования
предполагает, что исследователь должен постоянно помнить об «идеологическом
присутствии» и стремиться контролировать его, видеть относительность любых
выводов, учитывая такое «присутствие», стремиться избегать одностороннего
видения. Наиболее плодотворных результатов в науке можно добиться не при
отрицании идеологии (это, в лучшем случае, заблуждение, а в худшем —
сознательное лукавство), а при условии идеологической терпимости,
идеологического плюрализма и «идеологического контроля» (но не в смысле
привычного нам по недавнему прошлому контроля официальной политической
идеологии по отношению к науке, а наоборот — в смысле контроля науки над
всякой идеологией).
Сказанное касается и так называемой методологической дихотомии, которая
нередко наблюдается в Международных отношениях. Речь идет о
противопоставлении так называемого традиционного историко-описательного,
или интуитивно-логического подхода операционально-прикладному, или
аналитико-прогнос-тическому, связанному с применением методов точных наук,
формализацией, исчислением данных (квантификацией), вери-фицируемостыо (или
фальсифицируемостью) выводов и т.п. В этой связи, например, утверждается,
что основным недостатком науки о международных отношениях является
затянувшийся процесс ее превращения в прикладную науку (2). Подобные
утверждения страдают излишней категоричностью. Процесс развития науки
является не линейным, а, скорее, обоюдным: происходит не превращение ее из
историко-описательной в прикладную, а уточнение и коррекция теоретических
положений через прикладные исследования (которые, действительно, возможны
лишь на определенном, достаточно высоком этапе ее развития) и «возвращение
долга» «прикладникам» в виде более прочной и операциональной теоретико-
методологической основы.
Действительно, в мировой (прежде всего, американской) науке о
международных отношениях с начала пятидесятых годов XX века происходит
усвоение многих релевантных результатов и
76
методов социологии, психологии, формальной логики, а также естественных и
математических наук. Одновременно начинается и ускоренное развитие
аналитических концепций, моделей и методов, продвижение к сравнительному
изучению данных, систематическое использование потенциала электронно-
вычислительной техники. Все это способствовало значительному прогрессу
науки о международных отношениях, приближению ее к потребностям
практического регулирования и прогнозирования мировой политики и
международных отношений. Вместе с тем, это отнюдь не привело к вытеснению
прежних, «классических» методов и концепций.
Так, например, операциональность историко-социологичес-кого подхода к
международным отношениям и его прогностические возможности были
продемонстрированы Р. Ароном. Один из наиболее ярких представителей
«традиционного», «историко-описательного» подхода Г. Моргентау, указывая на
недостаточность количественных методов, не без оснований писал, что они
далеко не могут претендовать на универсальность. Столь важный для понимания
международных отношений феномен, как, например, власть, — «представляет
собой качество межличностных отношений, которое может быть проверено,
оценено, угадано, но которое не может быть измерено количественно...
Конечно, можно и нужно определить, сколько голосов может быть отдано
политику, сколькими дивизиями или ядерными боеголовками располагает
правительство; но если мне потребуется понять, сколько власти имеется у
политика или у правительства, то я должен буду отставить в сторону
компьютер и счетную машину и приступить к обдумыванию исторических и,
непременно, качественных показателей» (3).
Действительно, существо политических явлений не может быть исследовано
сколь-либо полно при помощи только прикладных методов. В общественных
отношениях вообще, а в международных отношениях в особенности, господствуют
стохастические процессы, не поддающиеся детерминистским объяснениям.
Поэтому выводы социальных наук, в том числе и науки о международных
отношениях, никогда не могут быть окончательно верифицированы или
фальсифицированы. В этой связи здесь вполне правомерны методы «высокой»
теории, сочетающие наблюдение и рефлексию, сравнение и интуицию, знание
фактов и воображение. Их польза и эффективность подтверждается и
современными изысканиями, и плодотворными интеллектуальными традициями.
77
Вместе с тем, как верно подметил М. Мерль по поводу полемики между
сторонниками «традиционных» и «модернистских» подходов в науке о
международных отношениях, было бы абсурдно настаивать на интеллектуальных
традициях там, где необходимы точные корреляции между собранными фактами.
Все то, что поддается квантификации, должно быть квантифицировано (4). К
полемике между «традиционалистами» и «модернистами» мы еще вернемся. Здесь
же важно отметить неправомерность противопоставления «традиционных» и
«научных» методов, ложность их дихотомии. В действительности они взаимно
дополняют друг друга. Поэтому вполне правомерен вывод о том, что оба
подхода «выступают на равных основаниях, а анализ одной и той же проблемы
проводится независимо друг от друга разными исследователями» (см.: там же,
с. 8). Более того, в рамках обоих подходов одной и той же дисциплиной могут
использоваться — хотя и в разных пропорциях — различные методы:
общенаучные, аналитические и конкретно-эмпирические. Впрочем, разница между
ними, особенно между общенаучными и аналитическими, тоже достаточно
условна, поэтому и надо иметь в виду условность, относительность границ
между ними, их способность «перетекать» друг в друга. Данное утверждение
верно и для Международных отношений. В то же время нельзя забывать и о том,
что основное предназначение науки состоит в служении практике и, в конечном
счете, в создании основ для принятия решений, имеющих наибольшую
вероятность способствовать достижению поставленной цели.
В этой связи, опираясь на выводы Р. Арона, можно сказать, что в
фундаментальном плане изучение международных отношений требует сочетания
таких подходов, которые опираются на теорию (исследование сущности,
специфики и основных движущих сил этого особого рода общественных
отношений); социологию (поиски детерминант и закономерностей, определяющих
его изменения и эволюцию); историю (фактическое развитие международных
отношений в процессе смены эпох и поколений, позволяющее находить аналогии
и исключения) и праксеологию (анализ процесса подготовки, принятия и
реализации международно-политического решения). В прикладном плане речь
идет об изучении фактов (анализ совокупности имеющейся информации);
объяснении существующего положения (поиски причин, призванные избежать
нежелательного и обеспечить желаемое развитие событий); прогнозировании
дальнейшей эволюции ситуации (исследование вероятности ее возможных
последствий); подготовке
78
решения (составление перечня имеющихся средств воздействия на ситуацию,
оценка различных альтернатив) и, наконец, принятии решения (которое также
не должно исключать необходимости немедленного реагирования на возможные
изменения ситуации)
(5).
Нетрудно заметить сходство методологических подходов и даже пересечение
методов, свойственных обоим уровням исследования международных отношений.
Это верно и в том смысле, что в обоих случаях одни из используемых методов
отвечают всем поставленным целям, другие эффективны лишь для той или иной
из них. Рассмотрим несколько подробнее некоторые из методов, используемых
на прикладном уровне Международных отношений.
2. Методы анализа ситуации
Анализ ситуации предполагает использование суммы методов и процедур
междисциплинарного характера, применяемых для накопления и первичной
систематизации эмпирического материала («данных»). Поэтому соответствующие
методы и методики называют иногда также «техниками исследования». К
настоящему времени известно более тысячи таких методик — от самых простых
(например, наблюдение) до достаточно сложных (как, например, формирование
банка данных, построение многомерных шкал, составление простых (Check
lists) и сложных (Indices) показателей, построение типологий (факторный
анализ Q) и т.п.
Рассмотрим наиболее распространенные из аналитических методик:
наблюдение, изучение документов, сравнение.
Наблюдение
Как известно, элементами данного метода являются субъект наблюдения,
объект и средства наблюдения. Существуют различные виды наблюдений. Так,
например, непосредственное наблюдение, в отличие от опосредованного
(инструментального), не предполагает использования какого-либо технического
оборудования или инструментария (телевидения, радио и т.п.). Оно бывает
внешним (подобным тому, которое, например, ведут парламентские журналисты,
или специальные корреспонденты в иностранных государствах) и включенным
(когда наблюдатель является прямьм участником того или иного международного
события: дипломатических переговоров, совместного проекта или вооруженного
конфликта). В свою очередь, прямое наблюдение
79
отличается от косвенного, которое проводится на основе информации,
получаемой при помощи интервью, анкетирования и т.п. В Международных
отношениях в основном возможно косвенное и инструментальное наблюдение.
Главный недостаток данного метода сбора данных — большая роль субъективных
факторов, связанных с активностью субъекта, его (или первичных
наблюдателей) идеологическими предпочтениями, несовершенством или
деформированностью средств наблюдения и т.п. (6).
Изучение документов
Применительно к международным отношениям, оно имеет ту особенность, что у
«неофициального» исследователя часто нет свободного доступа к источникам
объективной информации (в отличие, например, от штабных аналитиков,
экспертов международных ведомств, или работников органов безопасности).
Большую роль в этом играют представления того или иного режима о
государственной тайне и безопасности. В СССР, например, предметом
государственной тайны долгое время оставался объем добычи нефти, уровень
промышленного производства и т.д.; существовал огромный массив документов и
литературы, предназначенной только «для служебного пользования», сохранялся
запрет на свободное хождение иностранных изданий, огромное множество
учреждений и институтов было закрыто для «посторонних».
Существует и другая проблема, затрудняющая использование данного метода,
который является одним из исходных, базовых для любого исследования в
области социальных и политических наук: это проблема финансовых средств,
необходимых для приобретения, обработки и хранения документов, оплаты
связанных с этим трудовых затрат и прочее. Понятно, поэтому, что чем более
развитым является государство и чем более демократическим является его
политический режим, тем более благоприятные возможности существуют и для
исследований в области социальных и политических наук.
Наиболее доступными являются официальные документы:
сообщения пресс-служб дипломатических и военных ведомств, информация о
визитах государственных деятелей, уставные документы и заявления наиболее
влиятельных межправительственных организаций, декларации и сообщения
властных структур, политических партий и общественных объединений и тд.
Вместе с тем широко используются и неофициальные письменные, аудио
80
и аудиовизуальные источники, которые так или иначе могут способствовать
увеличению информации о событиях международной жизни: записи мнений частных
лиц, семейные архивы, неопубликованные дневники. Важное значение могут
играть воспоминания непосредственных участников тех или иных международных
событий — войн, дипломатических переговоров, официальных визитов. Это
касается и форм подобных воспоминаний — письменных или устных,
непосредственных или восстанавливаемых и т.п. Большую роль в сборе данных
играют так называемые иконографические документы: картины, фотографии,
кинофильмы, выставки, лозунги. Так, в условиях господствовавшей в СССР
закрытости, повышенной секретности и, следовательно, практической
недоступности неофициальной информации, американские советологи уделяли
важное внимание изучению иконографических документов, например, репортажей
с праздничных демонстраций и парадов. Изучались особенности оформления
колонн, содержания лозунгов и плакатов, количества и персонального состава
официальных лиц, присутствующих на трибуне и, разумеется, видов
демонстрируемой военной техники и вооружений (7).
Сравнение
Это — также метод, являющийся общим для многих дисциплин. По утверждению
Б. Рассета и X. Старра, в науке о международных отношениях он стал
применяться лишь с середины 60-х годов, когда непрекращающийся рост числа
государств и других международных акторов сделал его и возможным, и
совершенно необходимым (8). Главное достоинство данного метода состоит в
том, что он нацеливает на поиск общего, повторяющегося в сфере
международных отношений. Необходимость сравнения между собой государств и
их отдельных признаков (территория, население, уровень экономического
развития, военный потенциал, протяженность границ и т.д.) стимулировала
развитие количественных методов в науке о международных отношениях, и в
частности измерения. Так, если имеется гипотеза о том, что крупные
государства более склонны к развязыванию войны, чем все остальные, то
возникает потребность измерения величины государств с целью определения,
какое из них является крупным, а какое малым и по каким критериям. Кроме
этого, «пространственного», аспекта измерения, появляется необходимость
измерения «во времени», т.е. выяснения в исторической ретроспективе, какая
81
величина государства усиливает его «склонность» к войне (см.:
там же, р. 47—48).
В то же время сравнительный анализ дает возможность получить научно-
значимые выводы и на основе несходства явлений и неповторимости ситуации.
Так, сравнивая между собой иконографические документы (в частности, фото- и
кинохронику), отражающие отправление французских солдат в действующую армию
в 1914 и в 1939 гг., М. Ферро обнаружил впечатляющую разницу в их
поведении. Улыбки, танцы, атмосфера всеобщего ликования, царившая на
Восточном вокзале Парижа в 1914 году, резко контрастировала с картиной
уныния, безнадежности, явного нежелания отправляться на фронт, наблюдаемой
на том же вокзале в 1939 году. Поскольку указанные ситуации не могли
сложиться под влиянием пацифистского движения (по свидетельству письменных
источников, оно никогда не было столь сильным, как накануне 1914 г. и,
напротив, почти совсем не проявляло себя перед 1939 г.), постольку была
выдвинута гипотеза, согласно которой одним из объяснений описанного выше
контраста должно быть то, что в 1914 г., в отличие от 1939 года, не
существовало никаких сомнений относительно того, кто является врагом:
враг был известен и идентифицирован. Доказательство данной гипотезы стало
одной из идей весьма интересного и оригинального исследования, посвященного
осмыслению первой мировой войны (9).
3. Экспликативные методы
Наиболее распространенными из них являются такие методы, как контент-
анализ, ивент-анализ, метод когнитивного картирования и их многочисленные
разновидности.
Контент-анализ
В политических науках он был впервые применен американским исследователем
Г. Лассуэлом и его сотрудниками при изучении пропагандистской
направленности политических текстов и был описан ими в 1949 г. (10). В
самом общем виде данный метод может быть представлен как
систематизированное изучение содержания письменного или устного текста с
фиксацией наиболее часто повторяющихся в нем словосочетаний или сюжетов.
Далее частота этих словосочетаний или сюжетов сравнивается с их частотой в
других письменных или устных сообщениях,
82
известных как нейтральные, на основе чего делается вывод о политической
направленности содержания исследуемого текста. Описывая данный метод, М.А.
Хрусталев и К.П. Боришполец выделяют такие стадии его применения как:
структуризация текста, связанная с первичной обработкой информационного
материала; обработка информационного массива при помощи матричных таблиц;
квантификация информационного материала, позволяющая продолжить его анализ
при помощи электронно-вычислительной техники (11).
Степень строгости и операциональности метода зависип от правильности
выделения первичных единиц анализа (терминов, словосочетаний, смысловых
блоков, тем и т.п.) и единиц измерения (например, слово, фраза, раздел,
страница и т.п.).
Ивент-анализ
Этот метод (называемый иначе методом анализа событийных данных) направлен
на обработку публичной информации, показывающей, «кто говорит или делает,
что, по отношению к кому и когда». Систематизация и обработка
соответствующих данных осуществляется по следующим признакам: 1) субъект-
инициатор (кто); 2) сюжет или «issue-area» (что); 3) субьекг-мишень (по
отношению к кому) и 4) дата события (когда) (12, р. 260—261).
Систематизированные таким образом события сводятся в матричные таблицы,
ранжируются и измеряются при помощи ЭВМ. Эффективность данного метода
предполагает наличие значительного банка данных. Научно-прикладные проекты,
использующие ивент-анализ, отличаются по типу изучаемого поведения, числу
рассматриваемых политических деятелей, по исследуемым временным параметрам,
количеству используемых источников, типологии матричных таблиц и т.д.
Когнитивное картирование
Этот метод направлен на анализ того, как тот или иной политический
деятель воспринимает определенную политическую проблему.
Американские ученые Р. Снайдер, X. Брук и Б. Сэпин еще в 1954 году
показали, что в основе принятия политическими лидерами решений может лежать
не только, и даже не столько действительность, которая их окружает, сколько
то, как они ее воспринимают. В 1976 году Р. Джервис в работе «Восприятие и
неверное восприятие (misperception) в международной политике» показал, что
помимо эмоциональных факторов на принимаемое
83
тем или иным лидером решение оказывают влияние когнитив"» ные факторы. С
этой точки зрения, информация, получаемая ЛПР, усваивается и
упорядочивается ими «с поправкой» на их собственные взгляды на внешний мир.
Отсюда — тенденция недооценивать любую информацию, которая противоречит их
системе ценностей и образу противника, или же, напротив, придавать
преувеличенную роль незначительным событиям. Анализ когнитивных факторов
позволяет понять, например, что относительное постоянство внешней политики
государства объясняется, наряду с другими причинами, и постоянством
взглядов соответствующих лидеров.
Метод когнитивного картирования решает задачу выявления основных понятий,
которыми оперирует политик, и нахождения имеющихся между ними причинно-
следственных связей. «В результате исследователь получает карту-схему, на
которой на основании изучения речей и выступлений политического деятеля,
отражено его восприятие политической ситуации или отдельных проблем в ней»
(см.: 4, с. 6).
В применении описанных методов, которые обладают целым рядом несомненных
достоинств — возможность получения новой информации на основе
систематизации уже известных документов и фактов, повышение уровня
объективности, возможность измерения и т.п. — исследователь сталкивается и
с серьезными проблемами. Это — проблема источников информации и ее
достоверности, наличия и полноты баз данных и т.п. Но главная проблема —
это проблема тех затрат, которых требует проведение исследований с
использованием контент-анализа, ивент-ана-лиза и метода когнитивного
картирования. Составление базы данных, их кодировка, программирование и
т.п. занимают значительное время, нуждаются в дорогостоящем оборудовании,
вызывают необходимость привлечения соответствующих специалистов, что в
конечном итоге выливается в значительные суммы.
Учитывая указанные проблемы, профессор Монреальского университета Б.
Корани предложил методику с ограниченным количеством индикаторов поведения
международного актора, которые рассматриваются в качестве ключевых
(наиболее характерных) (см.: 12). Таких индикаторов всего четыре: способ
дипломатического представительства, экономические сделки,
межгосударственные визиты и соглашения (договоры). Эти индикаторы
систематизируются в соответствии с их типом (например, соглашения могут
быть дипломатические, военные, культурные или экономические) и уровнем
значимости. Затем составляется 84
матричная таблица, дающая наглядное представление об исследуемом объекте.
Так, таблица, отражающая обмен визитами, выглядит следующим образом:
Глава государства: король, президент, шейх эмирата, первый секретарь
компартии, канцлер ..................................3
Вице-президент: премьер-министр или глава правительства, председатель
Верховного Совета..................2
Вице-президент: министр иностранных дел, министр обороны, министр
экономики.................................!
Что касается способов дипломатического представительства, то их
классификация строится на основе их уровня (уровень посла или более низкий
уровень) и с учетом того, идет ли речь о прямом представительстве или через
посредничество другой страны (резидент или не резидент). Комбинация этих
данных может быть представлена в таком виде:
Посол резидент
..............................................................
Посол не резидент
.........................................................
Резидентное дипломатическое представительство (на уровне ниже
посла).................................................
Нерезидентное дипломатическое представительство Другие дипломатические
отношения ..........................
На основе подобных данных строятся выводы, касающиеся способа поведения
международного актора во времени и в пространстве: с кем он поддерживает
наиболее интенсивные взаимодействия, в какой период и в какой сфере они
происходят и т.п.
Используя данную методику, Б. Корани установил, что почти все военно-
политические отношения, которые имел, например, Алжир в 70-е годы,
поддерживались им с СССР, тогда как уровень экономических отношений со всем
социалистическим лагерем был довольно слабым. Фактически, большая часть
экономических отношений Алжира была направлена на сотрудничество с Западом,
и особенно с США, — «главной империалистической державой». Как пишет Б.
Корани: «Подобный вывод, противоречащий «здравому смыслу» и первым
впечатлениям — (напомним, что Алжир принадлежал в эти годы к странам
«социалистической ориентации», придерживающимся курса
«антиимпериалистической борьбы и всестороннего сотрудничества со странами
социализма»), — не мог быть сделан, и в него нельзя было поверить без
использования строгой методики, подкрепленной систематизацией данных» (см.:
там же, р. 264). Возможно, это несколько пре-
85
увеличенная оценка. Но в любом случае данная методика довольна эффективна,
достаточно доказательна и не слишком дорогостояща,
Следует, однако, подчеркнуть и ее ограниченность, которая, впрочем,
является общей для всех вышеназванных методов. Как признает сам ее автор,
она не может (или же может только частично) ответить на вопрос о причинах
тех или иных феноменов. Подобные методы и методики гораздо более полезны на
уровне описания, а не объяснения. Они дают как бы фотографию, общий вид
ситуации, показывают, что происходит, но не проясняя, почему. Но именно в
этом и состоит их назначение — выполнять диагностическую роль в анализе тех
или иных событий, ситуаций и проблем международных отношений. Однако для
этого они нуждаются в первичном материале, в наличии данных, которые
подлежат дальнейшей обработке.
Эксперимент
Метод эксперимента как создание искусственной ситуации с целью проверки
теоретических гипотез, выводов и положений, является одним из основных в
естественных науках. В социальных науках наиболее широкое распространение
получил такой его вид, как имитационные игры, являющиеся разновидностью
лабораторного эксперимента (в отличие от полевого). Существует два типа
имитационных игр: без применения электронно-вычислительной техники и с ее
использованием. В первом случае речь идет об индивидуальных или групповых
действиях, связанных с исполнением определенных ролей (например,
государств, правительств, политических деятелей или международных
организаций) в соответствии с заранее составленным сценарием. При этом
участниками должны строго соблюдаться формальные условия игры,
контролируемые ее руководителями: например, в случае имитации
межгосударственного конфликта должны учитываться все параметры того
государства, роль которого исполняет участник — экономический и военный
потенциал, участие в союзах, стабильность правящего режима и т.п. В
противном случае подобная игра может превратиться в простое развлечение и
потерю времени с точки зрения познавательных результатов. Имитационные игры
с применением компьютерной техники предлагают гораздо более широкие
исследовательские перспективы. Опираясь на соответствующие базы данных, они
дают возможность, например, воспроизвести модель дипломатической истории.
Начав с самой простой и самой правдоподобной модели объясне-
86
ния текущих событий — кризисов, конфликтов, создания межправительственных
организаций и т.п., далее исследуют, как она подходит к подобранным ранее
историческим примерам. Путем проб и ошибок, изменяя параметры исходной
модели, добавляя упущенные в ней прежде переменные, учитывая культурно-
исторические ценности, сдвиги в господствующем менталитете и т д., можно
постепенно продвигаться к достижению ее все большего соответствия
воспроизведенной модели дипломатической истории, и на основе сравнения этих
двух моделей выдвигать обоснованные гипотезы относительно возможного
развития текущих событий в будущем. Иначе говаря, эксперимент относится не
только к объяснительным, но и к прогностическим методам.
4. Прогностические методы
В Международных отношениях существуют как относительно простые, так и
более сложные прогностических методы. К первой группе могут быть отнесены
такие методы, как, например, заключения по аналогии, метод простой
экстраполяции, дельфийский метод, построение сценариев и т.п. Ко второй —
анализ детерминант и переменных, системный подход, моделирование, анализ
хронологических серий (ARIMA), спектральный анализ, компьютерная симуляция
и др. Рассмотрим кратко некоторые из них.
Дельфийский метод
Речь идет о систематическом и контролируемом обсуждении проблемы
несколькими экспертами. Эксперты вносят свои оценки того или иного
международного события в центральный орган, который проводит их обобщение и
систематизацию, после чего вновь возвращает экспертам. Будучи проведена
несколько раз, такая операция позволяет констатировать более или менее
серьезные расхождения в указанных оценках. С учетом проведенного обобщения
эксперты либо вносят поправки в свои первоначальные оценки, либо
укрепляются в своем мнении и продолжают настаивать на нем. Изучение причин
расхождений в оценках экспертов позволяет выявить незамеченные ранее
аспекты проблемы и зафиксировать внимание как на наиболее (в случае
совпадения экспертных оценок), так и наименее (в случае их расхождения)
вероятных последствиях развития анализируемой проблемы или ситуации. В
соответствии с этим и вырабатывается окончательная оценка и практические
рекомендации.
87
Построение сценариев
Этот метод состоит в построении идеальных (т.е. мыслитель-' ных) моделей
вероятного развития событий. На основе анализ!" существующей ситуации
выдвигаются гипотезы, — представляю-1 щие собой простые предположения и не
подвергаемые в данном случае никакой проверке, — о ее дальнейшей эволюции и
последствиях. На первом этапе производится анализ и отбор главных факторов,
определяющих, по мнению исследователя, даль-:
нейшее развитие ситуации. Количество таких факторов не долж1;
но быть чрезмерным (как правило, выделяют не более шести эле-ь i ментов), с
тем чтобы обеспечить целостное видение всего мноя-жества вытекающих из них
вариантов будущего. На втором этапе выдвигаются (базирующиеся на простом
«здравом смысле») гипотезы о предполагаемых фазах эволюции отобранных
факторов в течение последующих 10, 15 и 20 лет. На третьем этапе
осуществляется сопоставление выделенных факторов и на их основе выдвигается
и более или менее подробно описывается ряд гипо» тез (сценариев),
соответствующих каждому из них. При этом учи<-тываются последствия
взаимодействий между выделенными факторами и воображаемые варианты их
развития. Наконец, на четвертом этапе делается попытка создать показатели
относительной вероятности описанных выше сценариев, которые с этой целью
классифицируются (совершенно произвольно) по степени ', их вероятности
(см.: 5, с. 269—273).
Системный подход ^
Понятие системы (более подробно оно будет рассмотрено в главе V) широко
используется представителями самых разных теоретических направлений и школ
в науке о международных' отношениях. Его общепризнанным преимуществом
является то, что оно дает возможность представить объект изучения в его
единстве и целостности, и, следовательно, способствуя нахождений корреляций
между взаимодействующими элементами, помогает выявлению «правил» такого
взаимодействия, или, иначе говоря, закономерностей функционирования
международной системы. На основе системного подхода ряд авторов отличают
международные отношения от международной политики: если составные частя
международных отношений представлены их участниками (акторами) и
«факторами» («независимыми переменными» или «ре- , сурсами»), составляющими
«потенциал» участников, то элементами международной политики выступают
только акторы (см.: 6, i р. 428; 24, р. 12; 25, р. 123. Кукулка, Хофманн,
Мерль\
88
Системный подход следует отличать от его конкретных воплощений —
системной теории и системного анализа. Системная теория выполняет задачи
построения, описания и объяснения систем и составляющих их элементов,
взаимодействия системы и среды, а также внутрисистемных процессов, под
влиянием которых происходит изменение и/или разрушение системы (13). Что
касается системного анализа, то он решает более конкретные задачи,
представляя собой совокупность практических методик, приемов, способов,
процедур, благодаря которым в изучение объекта (в данном случае —
международных отношений) вносится определенное упорядочивание (14).
С точки зрения Р. Арона, «Международная система состоит из политических
единиц, которые поддерживают между собой регулярные отношения и которые
могут быть втянуты во всеобщую войну» (15). Поскольку главными (и,
фактически, единственными) политическими единицами взаимодействия в
международной системе для Арона являются государства, на первый взгляд
может создасться впечатление о том, что он отождествляет международные
отношения с мировой политикой. Однако, ограничивая, по сути, международные
отношения системой межгосударственных взаимодействий, Р. Арон, в то же
время не только уделял большое внимание оценке ресурсов, потенциала
государств, определяющего их действия на международной арене, но и считал
такую оценку основной задачей и содержанием социологии международных
отношений. При этом он представлял потенциал (или мощь) государства как
совокупность, состоящую из его географической среды, материальных и людских
ресурсов и способности коллективного действия (см.: там же, р. 65). Таким
образом, исходя из системного подхода, Арон очерчивает, по существу, три
уровня рассмотрения международных (межгосударственных) отношений: уровень
межгосударственной системы, уровень государства и уровень его могущества
(потенциала).
Д. Розенау предложил в 1971 г. другую схему, включающую шесть уровней
анализа: 1) индивиды — «творцы» политики и их характеристики; 2) занимаемые
ими посты и выполняемые роли;
3) структура правительства, в котором они действуют; 4) общество, в котором
они живут и которым управляют; 5) система отношений между национальным
государством и другими участниками международных отношений; 6) мировая
система (цит. по: 8). Характеризуя системный подход, представленный
различными уровнями анализа, Б. Рассетг и X. Старр подчеркивают, что вы-
89
s
бор того или иного уровня определяется наличием данных и теоретическим
подходом, но отнюдь не капризом исследователя. По- | этому в каждом случае
применения данного метода необходимо найти и определить несколько разных
уровней. При этом объяснения на разных уровнях не обязательно должны
исключать друг друга, они могут быть взаимодополняющими, углубляя тем самым
наше понимание.
Серьезное внимание уделяется системному подходу и в отечественной науке о
международных отношениях. Работы, изданные исследователями ИМЭМО, МГИМО,
ИСКАН, ИВАН и других академических и вузовских центров свидетельствуют о
значительном продвижении российской науки в области как системной теории
(16), так и системного анализа. Так, авторы учебного пособия «Основы теории
международных отношений» считают, что «методом теории международных
отношений является системный анализ движения и развития международных
событий, процессов, проблем, ситуаций, осуществляемый с помощью имеющегося
знания, внешнеполитических данных и сведений, особых способов и приемов
исследования» (17). Отправным моментом такого анализа являются, с их точки
зрения, три уровня исследования любой системы: 1) уровень состава —
множество образующих ее элементов; 2) уровень внутренней структуры —
совокупность закономерных взаимосвязей между элементами;
3) уровень внешней структуры — совокупность взаимосвязи системы как целого
со средой (см.: там же, с. 70).
Применительно к изучению внешней политики государства метод системного
анализа включает анализ «детерминант», «факторов» и «переменных».
Один из последователей Арона, Р. Боек, в работе «Социология мира»
представляет потенциал государства как совокупность ресурсов, которыми оно
располагает для достижения своих целей, состоящую из двух видов факторов:
физических и духовных.
Физические (или непосредственно осязаемые) факторы включают в себя
следующие элементы:
1.1. Пространство (географическое положение, его достоинства и
преимущества).
1.2. Население (демографическая мощь).
1.3. Экономика в таких ее проявлениях, как: а) экономические ресурсы; б)
промышленный и сельскохозяйственный потен- , циал; в) военная мощь.
90
В свою очередь, в состав духовных (или моральных, или социальных,
непосредственно не осязаемых) факторов входят:
2.1. Тип политического режима и его идеологии.
2.2. Уровень общего и технического образования населения.
2.3. Национальная «мораль», моральный тонус общества.
2.4. Стратегическое положение в международной системе (например, в
рамках сообщества, союза и т.п.).
Указанные факторы составляют совокупность независимых переменных,
воздействующих на внешнюю политику государств, исследуя которые, можно
прогнозировать ее изменения (18).
Графически данная концепция может быть представлена в виде следующей
схемы (см. рис.1):
[pic]
Схема дает наглядное представление как о достоинствах, так и о
недостатках данной концепции. К достоинствам можно отнести ее
операциональность, возможность дальнейшей классификации факторов с учетом
базы данных, их измерения и анализа с применением компьютерной техники.
Что же касается недостатков, то, по-видимому, наиболее существенным из них
является фактическое отсутствие в данной схеме (за исключением пункта 2.4)
факторов внешней среды, оказывающих существенное (иногда решающее)
воздействие на внешнюю политику государств.
В этом отношении гораздо более полной выглядит концепция Ф. Брайара и М.-
Р. Джалили (19) (см.: 22, р. 65—71), которая также может быть представлена
в виде схемы: (см. рис. 2).
91
[pic]
Рис.2
Физические факторы внутренних независимых переменных включают:
— Географическое положение государства (А.1);
— Его природные ресурсы (А.2);
— Свойственную для него демографическую ситуацию. В свою очередь, в
состав структурных факторов входят:
— Политические институты (Б.1);
— Экономические институты (Б.2);
92
— Способность государства использовать свою физическую и социальную
среду или, иначе говоря, его технологический, экономический и человеческий
потенциал (Б.З);
— Политические партии (Б.4);
— Группы давления (Б.5);
— Этнические группы (Б.6);
— Конфессиональные группы (Б.7);
— Языковые группы (Б.8);
— Социальная мобильность (Б.9);
— Территориальная структура: доля городского и сельского населения (Б.
10);
— Уровень национального согласия общества (Б. 11). Наконец, культурные и
человеческие факторы содержат:
— Культуру (B.I)
систему ценностей (B.I.I), язык (В. 1.2), религию (В.1.3);
— Идеологию (В.2)
самооценка властью своей роли (В.2.1), ее самовосприятие (В.2.2), ее
восприятие мира (В.2.3), основные средства давления (В.2.4);
— Коллективный менталитет (В.З) историческая память (В.3.1), образ
«другого» (В.3.2),
линия поведения, касающаяся международных обязательств (В.3.3),
особая чувствительность к проблеме национальной безопасности
(В.3.4), мессианские традиции (В.3.5);
— Качества лиц, принимающих решения (В.4)
восприятие своего окружения (В.4.1),
восприятие мира (В.4.2),
физические качества (В.4.3),
моральные качества (В.4.4). Как видно из схемы, данная концепция,
обладая всеми достоинствами предыдущей, преодолевает ее основной
недостаток. Ее главная идея — тесная взаимосвязь внутренних и внешних
факторов, их взаимовлияние и взаимозависимость в воздействии на иностранную
политику государства. Кроме того, в рамках внутренних независимых
переменных эти факторы представлены здесь гораздо более полно, что
значительно снижает возможность упус-
93
тить какой-либо важный нюанс в анализе. В то же время схема обнаруживает,
что сказанное гораздо меньше относится к внешним независимым переменным,
которые на ней лишь обозначены, но никак не структурированы. Данное
обстоятельство свидетельствует, что при всем «равноправии» внутренних и
внешних факторов, авторы все же явно отдают предпочтение первым.
Следует подчеркнуть, что и в том, и в другом случаях авторы отнюдь не
абсолютизируют значение факторов в воздействии на внешнюю политику. Как
показывает Р. Боек, вступив в 1954 году в войну против Франции, Алжир не
обладал большинством из указанных факторов, и тем не менее ему удалось
добиться поставленной цели.
Действительно, попытки наивно-детерминистского описания хода истории в
духе Лапласовской парадигмы — как движения от прошлого через настоящее к
заранее заданному будущему — с особой силой обнаруживают свою
несостоятельность именно в сфере международных отношений, где господствуют
стохастические процессы. Сказанное особенно характерно для нынешнего —
переходного — этапа в эволюции мирового порядка, характеризующегося
повышенной нестабильностью и являющего собой своеобразную точку бифуркации,
содержащую в себе множество альтернативных путей развития и, следовательно,
не гарантирующую какой-либо предопределенности.
Такая констатация вовсе не означает, что прогнозы в сфере международных
отношений в принципе невозможны. Речь идет о том, чтобы видеть границы,
относительность, амбивалентность прогностических возможностей науки.
Моделирование
Данный метод связан с построением искусственных, идеальных, воображаемых