Творчество А.С. Пушкина
РАННЕЕ ТВОРЧЕСТВО
1813-1820
Первые из достоверно известных нам произведении Пушкина относятся к 1813
г. и свидетельствуют уже о периоде зрелого ученичества.
Французская культура poesie fugitive, царившая в доме Пушкиных, борьба
карамзинистов с архаиками, в которой юный поэт не колеблясь избрал стан
первых, молодость, влекущая к чувственным наслаждениям, — все это
предопределило выбор поэтической школы в творчестве Пушкина самого раннего
периода. Это была школа легкой поэзии, во Франции пережившая расцвет в
конце XVIII в.
Аллегорическим языком внеиндивидуального восприятия жизни ранняя лирика
Пушкина повествует о судьбе «человеческой»
И ты любезный друг, оставил,
Надежну пристань тишины,
Челнок свой весело направил
По влаге бурной глубины;
Судьба на руль уже склонилась.
Спокойно светят небеса,
Ладья крылатая пустилась —
Расправит счастье паруса.
Дай бог, чтоб грозной непогоды
Вблизи ты ужас не видал,
Чтоб бурный вихорь не вздувал
Под челноком шумящи воды! ..
Конечно, при этом в стихотворениях Пушкина нередко проскальзывают и
реальные приметы жизни, но инерция стиля явно сильнее живых впечатлений:
Мне видится мое селенье,
Мое Захарово; оно
С заборами в реке волнистой,
С мостом и рощею тенистой
Зерцалом вод отражено.
На холме домик мой;с балкона
Могу сойти в веселый сад.
Где вместе Флора и Помона
Цветы с плодами нам дарят. . .
Отметим еще одну черту ранней поэзии Пушкина, на которую обратил внимание в
связи с поэмой «Монах» Б. В. Томашевский: «Характерна одна особенность
ранней поэмы Пушкина, отсутствующая или почти отсутствующая в его
позднейших произведениях, — это внимание, уделенное им живописи. Перед нами
целый список имен художников — Рафаэль, Корреджо, Тициан, Альбани, Верне
(Жозеф — маринист), Пуссен, Рубенс»
Эта особенность, присущая и другим ранним произведениям Пушкина, нам
кажется знаменательной. Обращение к жизни не непосредственной, но уже
преобразованной искусством мы можем отметить и в таких стихотворениях, как
«К живописцу», «Гроб Анакреона», «Фиал Анакреона». В том же значении
выступают постоянные обращения юного поэта к «парнасским жрецам», —
значительная часть пушкинских стихотворений 1813—1816 гг. представляет
собою настойчивое определение тех литературных образцов, которым собирается
следовать поэт, причем даже из поэзии любимого Батюшкова отбираются лишь
произведения, принадлежащие к эпикурейской струе его творчества.
Сказанному выше, на первый взгляд, противоречит наличие в раннем творчестве
Пушкина произведений, жанры которых выходят за пределы «легкой поэзии». Б.
В. Томашевский, например, склонялся к тому, чтобы определять господствующие
тенденции раннего творчества Пушкина по «капитальным» его произведениям (т.
е. относящимся к жанрам поэмы, повести, комедии). Между тем не случайно эти
произведения не были доведены до конца и, как правило, оборваны в самом
начале работы над ними. Дело здесь не в недостатке мастерства, не
позволяющего справиться с «большой формой», — скорее, Пушкин быстро
охладевал к подобным замыслам потому, что они в ту пору не вполне его
удовлетворяли."
Тем не менее приверженность Пушкина к подобным замыслам, хотя эти
произведения не были доведены до конца, была. Очевидно, не случайной.
«Высокие» героические темы ("Александру", "Принцу Оранскому",
«Воспоминания в Царском Селе»), а также сатирические мотивы (гражданского
накала — «Лици-нию» и в литературно-пародийном варианте — «Тень Фонвизина»)
возникают в творчестве Пушкина как отзвук событий эпохи и обнаруживают уже
в ту пору некие потенции его творчества, пока еще в полной мере не распитые
именно в силу его сосредоточенности на эпикурейских темах, которые
осмысляются как главное па-значение поэзии.
Говоря о ранних стихах Пушкина как о стилизациях, ориентирующихся на
образцы легкой поэзии, необходимо подчеркнуть, что механизм такого рода
стилизаций был достаточно сложен. В этом отношении показательно
стихотворение «Казак» (1814), которое в автографе помечено «С
малороссийского», а в копии лицейского товарища Пушкина Горчакова содержит
указание на источник — «Ехал козаче и пр.». Здесь имеется в виду песня
Маруси из оперы-водевиля А. А. Шаховского «Казак-стихотворец» (1812).
Kоторая, между прочим, с сочувствием отмечена Пушкиным в статье «Мои мысли
о Шаховском» (при общей отрицательной оценке водевиля). Однако эта песня
дает Пушкину только тему. Но не сюжет:
Ехав казак за Дунай.
Сказав дивчине: прощай.
Вы, коники вороненьки.
Несите да
гуляй …
Следует упомянуть еще один «образец», на который Пушкин ориентируется в
данном случае, — мы находим указание на этот счет в самом пушкинском
тексте: «Верь, коханочка, пустое; Ложный страх отбрось» . «Ложный страх» —
название стихотворения Батюшкова (подражание Нарни); у него же имеется и
стихотворение «Разлука», сюжетно напоминающее пушкинское стихотворение не в
меньшей степени, нежели народная песня. Обратим внимание на жанр
стихотворения, в ранних копиях названного «балладой». Фантастический
элемент, обязательный для этого жанра в его романтической разновидности,
раннему Пушкину чужд, - от этого жанра он берет пока его эпико-
драматическое начало. Уже в раннюю лицейскую пору Пушкин достигает в
своем творчестве вполне профессионального уровня — он не просто мальчик,
подающий большие надежды, но и заметный поэт своего времени, чьи
произведения печатаются в журналах, входят в состав сборников образцовых
российских стихотворений («Александру», «Воспоминания в Царском Селе»,
«Наполеон на Эльбе») и даже проникают в устную песенную традицию («Романс»,
«Казак» ) Можно ли в ту пору говорить об оригинальных чертах пушкинской
поэзии? Нам кажется, что эта оригинальность обнаруживается в пристрастной
разработке некоторых традиционных мотивов.
Характерна и примеряемая Пушкиным в его ранних стихах поэтическая маска —
маска не просто философа-ленивца, по «монаха», «чернеца», «расстриги»,
мечтающего о земных радостях. Эта маска до некоторой степени отражает
реальные лицейские впечатления, но важно подчеркнуть, что вместе с тем она
отражает и пафос пушкинской поэзии, не только жизнелюбивой, но и
свободолюбивой.
В 1816 г. характер лирики Пушкина претерпевает существенные изменения.
Элегия становится основным пушкинским жанром. Само по себе это
обстоятельство не противоречило принципам легкой поэзии -- напротив, именно
она возродила элегию в новом качестве, насытив ее меланхолическими
переживаниями, мотивами неудовлетворенности жизнью, недостижимости идеалов.
Но то, что на первых порах пушкинская муза становится по преимуществу
элегической, свидетельствовало не просто о жанровом обогащении поэзии
Пушкина. В соответствии с новым мироощущением меняется весь колорит
пушкинской поэзии: «луны туманный луч», «глас ночной», «печальная тьма
лесов», «немая ночи мгла» сменяют «златые дни. Златые ночи». К
стихотворениям Пушкина конца 1816 г. вполне применима характеристика,
данная им поэзии Ленского: «Так он писал темно и вяло, Что романтизмом мы
зовем. Хоть романтизма тут нимало. Не вижу я». 13 полном соответствии с
пушкинским определением мы и сейчас должны признать со значительными
оговорками романтическое качество подобной поэзии: в ней лишь присутствуют
романтические тенденции, не получающие — в раннем творчестве Пушкина —
принципиального воплощения.
Проиллюстрируем этот тезис сравнением трех редакций лицейского
стихотворения «Я видел смерть; она в молчанье села...» (1816),
сохранившихся в Лицейской тетради (1817), в Тетради Всеволожского (1819) и
в цензурной рукописи собрания стихотворений (1825). В редакции 1825 г. мы
обнаруживаем обычные общие места (стихотворение потому и озаглавлено просто
«Под-ражанье») романтической музы, для пушкинской лирики этого времени
нехарактерные: мотивы одиночества, упоенности красотой вечной природы,
порыв к «тайнам гроба роковым».
Отредактированное в 1825 г. Пушкиным, руководствовавшимся романтическими
представлениями начала 1820-х гг. лицейское стихотворение приобрело
закончен-ньй романтический характер. Однако в конце 1810-х гг. эволюция
Пушкина вовсе не шла по пути форсированного романтизма. Вторжение
сентиментально-нредромантических художественных веяний в его поэзию в то
время пока еще не колеблет существенным образом преимущественно
гармонического восприятия жизни, хотя именно тогда ему впервые открываются
сложность и противоречивость внутреннего мира человека. В ранней лирике
Пушкина был запечатлен, в сущности, счастливый «жизни миг», — теперь поэт
начинает постигать не только иные, скорбные регистры человеческого чувства,
но и его самостоятельную ценность, и fti'o собственную (но законам сердца)
жизнь.
Биографическая легенда связывает все любовные стихотворения 1816 и отчасти
1815 гг. с именем К. П. Бакуниной. Это, вероятно, преувеличение. Точнее
было бы сказать, что господствующим настроением Пушкина той норы была
меланхолическая мечтательность, а это в свою очередь определило тональность
его лирических раздумий. Сама по себе эта пора не была затяжной. К
стихотворениям, посвященным «первой любви», уже в конце 1816 г. Пушкин
относился с иронией:
И даже, каюсь я, пустынник согрешил,
Я первой пел любви
невинное начало.
Но так таинственно, с таким разбором слов,
С такою скромностью
стыдливой,
Что, не краснея боязливо,
Меня бы выслушал и девственный К(озлов).
В первом стихотворении цикла (по времени оно написано позже остальных, в
начале 1817 г.) автор предстает предельно разочарованным, но причина уныния
не раскрыта:
Отверженный судьбиною ревнивой,
Улыбку, смех. и резвость. и покой
–
Я все забыл; печали молчаливой
Покров лежит над юною главой. . .
Во втором стихотворении называется причина разочарованности — отъезд
любимой; осенний пейзаж хранит дорогие следы, сама природа грустит с
поэтом, но в сердце его еще теплится надежда: «До сладостной весны.
Простился я с блаженством». Образ любимой (третье стихотворение цикла)
возникает в сновидениях, но только для того. чтобы оттенить безрадостность
дня («О, если бы душа могла. Забыть любовь до новой ночи»). В четвертом
стихотворении возникает мотив ревности («Пускай она прославится другим.
Один люблю - он любит и любим»). однако ни здесь, ни в последующих
стихотворениях этот мотив не получает развития; главной темой стихотворения
становится та. которая была намечена еще в начале цикла. — бесцельность
поэтического дара. коль скоро он не нужен любимой:
К чему мне петь?
Под кленом полевым
Оставил я пустынному зефиру
Уж навсегда покинутую лиру,
И слабый дар как легкий скрылся дым.
В пятом, центральном стихотворении цикла, как и следует ожидать, наступает
кульминация; поэт в горести готов забыть был'"?: «Летите прочь,
воспоминанья! Засни несчастная любовь!»
В пушкинской лирике отныне предстает возрождающийся человек, обогащенный
опытом жизненных испытаний. В ряде стихотворений конца 1810-X гг.:
«Желание» («Медлительно влекутся дни мои»), «К ней» («В печаль-пой
праздности я лиру забывал») —уже предвосхищается диалектика чувств, которая
столь характерна для зрелой пушкинской лирики. Недаром названные
стихотворения неоднократно сопоставлялись с такими шедеврами. Как «Элегия»
(«Минувших дней угасшее веселье») и «К***» («Я помню чудное мгновенье»).
Творчество Пушкина конца 1810-х гг. имеет переходный характер и в силу
этого менее всего поддается однозначной оценке.
В творчестве Пушкина конца 1810-х гг. эпикурейские мотивы, звучащие даже
громче, нежели в ранней лирике, получают свое место в иерархии эстетическо-
нравственных ценностей, как ее представляет себе поэт.
Вообще говоря, пушкинская поэзия конца 1810-х гг. интимна по основному
своему тону, рассчитана на дружеское сопереживание. Человек оценивается
Пушкиным с точки зрения личных его достоинств, и при этом мир личности
противопоставляется современным общественным отношениям, которые
оказываются уже ее духовных потенций:
Он вышней волею
небес
Рожден в оковах службы царской:
Он в Риме был бы Брут, в Афинах Периклес.
А здесь он — офицер
гусарский.
Замысел «Руслана и Людмилы» обоснованно принято связывать с литературной
программой «арзамасских литераторов», выдвинувших в 1810-е гг. идею
создания национальной лироэпической поэмы, что и отразилось в планах
«Владимира» Жуковского и «Русалки» Батюшкова. " Известно, что Пушкин
встречался с Жуковским в Петербурге на рождественских каникулах (1817) и,
может быть, именно тогда маститый литератор подарил «ученику» свой замысел,
к которому уже остыл, — по крайней мере в предисловии ко второму изданию
«Руслана и Людмилы» (1828) сообщалось: «Он начал свою поэму, будучи еще
воспитанником Царскосельского лицея...» П. И. Бартенев сохранил предание,
что юный поэт писал стихи поэмы на стенах комнаты, куда был посажен в
наказание. Очевидно, именно о «Руслане и Людмиле» упоминает поэт в послании
к А. И. Тургеневу (8 ноября 1817 г.) :
О продолжении работы Пушкина над поэмой в 1818 г. мы располагаем лишь
свидетельствами современников. 9 мая 1818 г. Батюшков пишет Вяземскому:
«Забыл о Пушкине молодом: он пишет прелестную поэму и зреет»; 14 июля 1818
г. Кюхельбекер восклицает, обращаясь к Пушкину:
Тебя, мой пламенный,
чувствительный певец
Любви и доброго Руслана,
Тебя, на чьем челе предвижу я венец
Арьоста и Парни, Петрарки и Бояна.
В конце 1818 г. А. И. Тургенев сообщал Вяземскому:
«Пушкин уже на четвертой песне своей поэмы, которая будет иметь всего
шесть»
Таким образом, в конце 1818 г. поэма в составе первоначальных четырех глав
(ср. свидетельства А. И. Тургенева от 3 и 18 декабря) была доведена лишь до
пребывания Людмилы в замке Черномора — описание поля брани и битвы Руслана
с Головой (вторая часть «Песни III») появилось уже после выработки нового
плана. Следовательно, первоначальный план поэмы был значительно проще, а
главы намного (примерно вдвое) короче. Четыре главы, известные в декабре
1818 г. А. И. Тургеневу, тематически были таковы: 1. Пир у Владимира,
похищение Людмилы и отъезд героев на ее поиски; II. Встреча Руслана с
Финном (глава эта была несколько доработана в начале 1819 г. ); III.
Встреча Фарлафа с Наиной; битва Рогдая с Русланом (сюда был несколько позже
добавлен эпизод столкновения Рогдая с Фарлафом: возможно, для этой главы в
1819 г. предназначался и эпизод в замке двенадцати дев) ; IV. Людмила у
Черномора.
При таком построении поэма была строго соразмерна по главам: в нечетных
главах действуют все четыре витязя, причем в третьей главе соперники
Руслана прекращают поиски Людмилы (Рогдай убит, Фарлаф, уповая на Наину,
отправляется восвояси, Ратмир забывается в замке дев). Далее Пушкин
попытался форсировать развитие событий (преодолевая описательность,
возобладавшую в повествовании): Руслан, уже обретший невесту, погибает. По-
видимому, предыдущие события предполагалось раскрыть позже в
ретроспективном рассказе. Что же касается дальнейшего развития сюжета, то в
двух оставшихся по первоначальному плану главах намечался рассказ об
оживлении Руслана Финном, возвращении героя в Киев и посрамлении изменника
Фарлафа.
Поэма начата в 1817 г., в то время, когда Пушкин преодолевает
захлестнувшие было его элегические настроения. Получившие отражение в
«бакунинском цикле». Выше уже отмечалось, что в качестве своеобразной
реакции на меланхолические (и отчасти мелодраматические) мотивы в
пушкинской лирике начинает формироваться иной лирический цикл («Послания к
Лиде»), в котором торжествует гедонизм, противопоставленный всему
мечтательному, всему потустороннему. Реалистическая тенденция развития
творчества Пушкина не может вызывать сомнений. В «Руслане и Людмиле»,
поэме-сказке, рисуется мир по всех отношениях гармонический. Хотя сюжет
поэмы и основан на соперничестве четырех героев, хотя в конце концов
торжествует главный из них. Каждый из остальных тоже по-своему утешен;
нашел свое идиллическое счастье мечтатель Ратмир, прощен ничтожный Фарлаф и
даже гибель жестокого Рогдая смягчена сказочным мотивом:
И слышно было, что Рогдая
Тех вод русалка молодая
На хладны перси прияла
И, жадно витязя лобзая,
На дно со
смехом увлекла
Высокий зачин поэмы:
Дела давно минувших дней,
Преданья старины глубокой
В южных поэмах Пушкина луна также будет всходить перед тем, как начаться
решительным событиям, Пушкин всякий раз описание ночи приобретет местные,
национальные черты: в «Кавказском пленнике» луна осветит» «белые хижины
аула», в «Бахчисарайском фонтане» - «тихую лавров сень», в «Цыганах» —
«тихий табор» (а впоследствии в «Полтаве» — «сребристых тополей листы»).
Действие этих поэм в своих кульминационных моментах будет происходить
именно ночью. Несомненно, что это примета романтического стиля, отражающая
внимание писателя-романтика к исключительному, необычному (ночь — союзница
преступлений и любви, мрачных дум и откровений и пр.). Но замечательно, что
последний эпизод пушкинских поэм будет протекать, как правило, на фоне
разгорающегося дня. Причем уже в первой поэме Пушкин нашел характерный тон
заключительного утреннего пейзажа: «Сомнительный рождался день. На
отуманенном востоке. . .». Будущее предстояло в противоборстве надежд и
сомнений...
Впоследствии каждая поэма Пушкина будет соотноситься с «преданьями
старины глубокой». Ср. в «Кавказском пленнике»: «И возвестят о вашей казни
Преданья темные молвы...»; в «Бахчисарайском фонтане»: «Младые девы в той
стране Преданье старины узнали'. . .»; в «Цыганах»: «Меж нами есть одно
преданье...»: в «Полтаве»: «Но дочь-преступница. . . преданья Об ней
молчат. . .».
Наконец, в каждой из романтических пушкинских поэм в качестве
своеобразной лирической доминанты прозвучит «национальная песня»,
ритмически акцентированная на фоне всего произведения.
Но все эти элементы, намеченные уже в «Руслане и Людмиле», обнаруживают
свою пушкинскую характерность только в его южных поэмах; в самой же ранней
поэме кажутся найденными вполне «случайно»: так. «песнь девы» еще никакой
народно-поэтической окраски пока неимеет; почкой романтический пейзаж
соседствует с фантастическим (сад Черномора), идиллическим (хижина